— Ты когда приедешь? — голос матери в трубке звучал привычно, с мягким упреком.
Максим Кольцов прижал мобильный телефон плотнее к уху, глядя на толпу проходящих мимо людей. Городская суета наполняла октябрьскую улицу шумом спешащих к домам горожан.
— Не знаю, мама. Работы много. Может, к зиме.
Людмила Ивановна вздохнула в трубку так, что он услышал даже через расстояние в триста километров.
— Ладно. Только знай — дом без тебя совсем опустел.
После разговора Максим медленно шёл по Невскому проспекту, пропуская мимо себя толпу. Шесть лет в городе — и он по-прежнему чувствовал себя чужаком в этом муравейнике высоких зданий и холодных витрин. Когда-то казалось, что города — это место, где сбываются мечты. Теперь он знал, что города просто дарят возможность забыть.
Забыть очень сложно, когда перед глазами постоянно встают одни и те же лица.
Максим работал в проектном бюро, хотя по образованию был токарем. Первые годы в городе он метался — хотел доказать, что способен на большее, чем его отец, который так и не выбился из рабочего класса. Но это была его ошибка. Ошибок было много.
Главная ошибка произошла в 1996 году, когда ему было двадцать пять.
Он помнил жаркий июль, когда первый раз получил приличную зарплату и купил себе туфли с удлинёнными носами. Помнил, как его мать качала головой, говоря, что он стал франтом. Помнил лицо Виктории Соколовой, когда та отказала ему пойти с ней в клуб, потому что его новые туфли ей показались безвкусными.
А потом была Светлана.
Светлана была красива и тиха, словно ночь. Максим спешил, боясь, что такая женщина растает, как ледяная роса на утреннем солнце. Он предложил ей выйти замуж через три месяца знакомства. Виктория горько улыбнулась, когда узнала об этом. Она сказала только одно: «Ты ошибаешься». Потом уехала в город.
Шесть лет спустя Максим понял, что ошибался действительно.
Светлана всегда была дома, даже когда его там не было. Она валялась на диване, окруженная подушками, и казалось, что её мало что интересует в этом мире. Сначала Максим думал, что это усталость. Потом понял, что это депрессия. Потом перестал думать вообще — просто жил в доме с привидением, которое иногда говорило человеческим голосом.
Развод был неизбежен, как осень. Светлана не возражала. Она даже не плакала. Она просто сказала: «Ладно» — и это было ещё хуже.
Максим остановился возле витрины универсама. На нём отражалась его фигура — худой, в чёрном пальто, с лицом человека, который забыл, когда в последний раз смеялся. Где-то за толпой туристов и спешащих домой офисных работников мелькнула тень в коричневом пальто. Максим автоматически повернулся.
Сердце его вдруг сделало странный прыжок — не болезненный, а скорее как вздох после долгого молчания.
Это была она. Виктория.
Она стояла у входа в магазин учебной литературы, держа в руках несколько книг в ярких обложках. Её волосы были собраны в гладкий пучок, лицо казалось спокойнее, чем он помнил, но такое же серьёзное. На ней были те же очки, что когда-то давно, только дороже оправа.
Максим чуть не вскрикнул. Его ладони вспотели.
Виктория повернула голову, как будто услышала его мысли, и встретилась с ним взглядом. Её глаза расширились. Потом она медленно, как во сне, начала улыбаться.
— Максим? — её голос был выше, чем он помнил, более хрипловатым, как будто она много курила.
Они столкнулись в толпе, и толпа расступилась перед ними, словно зная, что сейчас произойдёт что-то важное.
— Виктория. Я не ожидал… В городе? Ты живёшь?
— Учу в гимназии № 14. Литературу. Уже пять лет.
Максим не знал, что сказать. Перед ним стояла женщина, которую он помнил как обиженную девушку с трясущимися руками, а теперь она сияла спокойствием человека, который нашёл своё место в жизни.
— Я… я много думал о тебе, — вырвалось у него.
Виктория опустила глаза.
— Я знала.
— Откуда?
— Твоя мать рассказывала моей соседке. Деревня такая маленькая. Все знают всё.
Максим почувствовал, как стыд поднимается ему в горло.
— Виктория, я…
— Не надо. — Она подняла руку. — Это давно. Это было нужно. Знаешь, я уехала в город не от любви, а от боли. Но боль научила меня быть сильнее. И я благодарна за это. Даже тебе благодарна, если честно.
— Это не то…
Виктория вдруг улыбнулась так, как будто вспомнила что-то смешное.
— Помнишь серьгу? С клевером? Ту, что ты на себе носил?
Максим инстинктивно прикоснулся к своей груди. Серьга по-прежнему висела у него на цепочке под рубашкой. Он вынул её, показав Виктории.
— Я носила вторую, — сказала Виктория тихо. — Много лет. Потом отдала её своей маме, когда та заболела. Потом маме не стало, и серьга потерялась. Но я помню. Я помню ту речку, того мальчика в новых туфлях, который глупо мне улыбался.
— Я вырос.
— Я знаю. Видно по глазам.
Люди обтекали их, как вода вокруг камня. Они стояли неподвижно среди потока жизни, внутри своего маленького мира, где время было неважно.
— Может, выпить кофе? — спросил Максим. — Где-нибудь здесь?
Виктория посмотрела на часы — дорогие, серебристые, совсем не то, что он помнил.
— Я могу. У меня есть полтора часа, потом родительское собрание.
Они пошли в кофейню на соседней улице, сели в углу, где было темнее и тише. Виктория рассказала о своей жизни — о том, как сложно было в первые годы, как она работала уборщицей параллельно с учёбой в педагогическом институте, как медленно, но верно строила себе жизнь, которая была только её. Она говорила без обиды, но с чувством, как человек, который победил врага и теперь может о нём рассказать спокойно.
Максим слушал и понимал, что перед ним не та девушка, которую он отвергнул. Перед ним была другая Виктория — та, которой он никогда не был достоин, но теперь, может быть, чуть-чуть вырос настолько, чтобы её увидеть.
— А ты? — спросила Виктория. — Счастлив?
Максим долго молчал.
— Нет. Я давно понимаю, что ошибся. Но ошибка уже произошла. Её не вернуть.
— Не всё ошибки можно вернуть, — согласилась Виктория. — Но потом иногда дают новый шанс, правда, другой. Не совсем такой, как раньше, потому что мы уже не такие.
Максим прижал кофейную чашку к груди, где на цепочке висела серьга-клевер.
— А если я его не стану искать? Этот новый шанс?
Виктория посмотрела на него серьёзно.
— Тогда он всё равно найдёт тебя. Рано или поздно. Потому что некоторые люди, они… они как стороны одной медали. Их то разделяет, то вновь сводит вместе. И в конце концов получается правильная картина.
Она закончила свой кофе, поставила чашку на стол.
— Я должна идти, мне готовить к собранию нужно. Но знаешь, я рада, что мы встретились. Правда рада. Потому что я очень долго злилась на тебя. А теперь… теперь я просто рада, что ты существуешь.
Максим встал, когда она встала. На выходе из кофейни Виктория протянула ему визитку.
— Мой номер. Если захочешь… ну, просто если захочешь поговорить. О чём-нибудь или ни о чём.
После её ухода Максим сидел в кофейне ещё долго. Он смотрел на визитку: «Виктория Петровна Соколова, учитель литературы». Его пальцы дрожали, когда он вытащил серьгу-клевер и прижал её ко лбу.
Выходя из кофейни, он позвонил матери.
— Мама, я передумал. Я приеду к Новому году. И может быть… может быть, не один.
На другом конце провода раздался долгий молчаливый вздох счастья.
— Боже мой, сынок. Наконец-то.
