— Алла, ужин готов? — голос Егора Михайловича эхом отдался в коридоре.
Я отложила нож, которым резала огурцы для салата. В его интонации было что-то напряжённое, тревожное. За двадцать лет брака я научилась различать все оттенки его голоса.
— Почти, — откликнулась я, вытирая руки о полотенце. — Света уже дома?
— Ещё нет. А нам и не нужна пока, — сказал Егор, появляясь в дверях кухни. Лицо у него было каменное. — Поговорить надо.
Сердце ёкнуло. За все годы совместной жизни фраза «поговорить надо» никогда не предвещала ничего хорошего.
— Сядь, — он кивнул на стул. — Инна звонила.
Егор присел напротив, сцепил пальцы в замок. Я знала этот жест — так он всегда делал перед неприятными разговорами.
— Она в долгах по уши. Коллекторы угрожают, могут квартиру отобрать. Надо помочь.
— И сколько надо? — спросила я, хотя уже догадывалась.
— Четыреста тысяч. У нас же есть отложенные.
Мир вокруг словно покачнулся. Те самые четыреста тысяч, которые мы три года собирали на ремонт. Каждый месяц откладывали с зарплат, отказывали себе во всём.
— Егор, это же наши деньги на ремонт, — сказала я осторожно.
— Ремонт может подождать, — отмахнулся он. — А у Инны беда. Она же моя сестра.
От этих слов внутри что-то болезненно сжалось. Моя сестра. Всегда только она.
— А мы что — не семья? — тихо спросила я.
Егор посмотрел на меня с удивлением, будто я сказала что-то странное.
— При чём тут это? Инна — моя кровная сестра. Разве ты не понимаешь?
Я понимала. Понимала, что за двадцать лет брака Егор ни разу не сказал обо мне «моя жена» с такой же интонацией.
На следующее утро я позвонила Ольге. Мы дружили ещё с техникума, и она одна знала всю подоплёку наших семейных отношений.
— Ал, ты что так рано? — сонный голос подруги заставил меня взглянуть на часы. Половина седьмого.
— Извини, не могу спать. Егор хочет отдать все наши сбережения своей сестре.
— Опять? — в голосе Ольги появились живые нотки. — Сколько на этот раз?
Это «опять» заставило меня похолодеть.
— В смысле «опять»? — медленно переспросила я.
— Ал, ты серьёзно не знала? — теперь Ольга звучала растерянно. — Он же постоянно ей помогает. Марина с работы видела, как он в прошлом году кредит на её машину оформлял.
Я опустилась на диван, чувствуя, как подгибаются ноги.
— Он мне ничего не говорил.
— Понятно теперь, откуда у неё такие запросы, — вздохнула Ольга. — Знаешь, а ведь она и не работает толком последний год. Говорит, что между проектами, а сама с новым мужиком по кафе ездит.
Каждое слово Ольги било по больному. Значит, пока я считала копейки и отказывалась от новой куртки, Инна Михайловна жила в своё удовольствие на наши с Егором деньги?
— Что делать, Ольг?
— А что тут делать? Твой муж давно сделал выбор. Остаётся решить, готова ли ты с этим мириться.
Звонок оборвался, а я всё сидела с трубкой в руке. Двадцать лет. Двадцать лет я думала, что мы команда, что мы строим общее будущее. А оказывается, у Егора были другие приоритеты.
Вечером он вернулся с видом человека, который уже всё решил.
— Завтра схожу в банк, сниму деньги, — сообщил он, даже не здороваясь.
— Не пойдёшь, — сказала я.
Егор замер, уставился на меня.
— Что ты сказала?
— Я сказала «не пойдёшь». Эти деньги наши общие. И я не согласна их отдавать.
Лицо мужа потемнело.
— Алла, не начинай. У человека беда.
— У какого человека? — спросила я, чувствуя, как в голосе появляется незнакомая твёрдость. — У твоей сестры, которая последний год не работает и живёт за чужой счёт?
— Откуда ты это знаешь? — рявкнул он.
— Неважно. Важно то, что ты скрывал от меня, сколько денег уходит на неё. Важно то, что ты считаешь нормальным тратить наши сбережения, даже не спросив моего мнения.
Егор сжал кулаки.
— Она моя сестра! Разве ты не понимаешь, что значит кровная связь?
— Понимаю, — кивнула я. — Только почему эта кровная связь всегда оказывается важнее нашей семьи?
— Не смей! — взорвался он. — Не смей говорить про мою сестру!
— А про нас можно? — моя собственная вспышка ярости удивила меня. — Про то, что я три года отказывала себе во всём? Что мы живём в квартире, которая разваливается? Что наша дочь донашивает мою старую одежду?
— Алла, ты сейчас говоришь как эгоистка, — произнёс Егор с отвращением.
Это слово ударило меня в самое сердце. Эгоистка. Значит, двадцать лет самопожертвования — это эгоизм?
— Возможно, — сказала я тихо. — Возможно, пора мне стать эгоисткой.
Егор развернулся и ушёл, хлопнув дверью. Я осталась одна на кухне, дрожащими руками убирая со стола недоеденный ужин.
Света вернулась поздно, около одиннадцати. Я всё ещё сидела за кухонным столом, перебирая семейные документы. Дочь бросила взгляд на мою растрёпанную фигуру и молча поставила чайник.
— Поругались? — спросила она.
— Узнала кое-что интересное про нашу семейную жизнь, — ответила я горько.
Света села рядом, и я рассказала ей всё. Про деньги, про Инну, про тайные кредиты и поручительства. Дочь слушала молча, лишь изредка качая головой.
— Мам, — наконец сказала она, — а ты знаешь, что тётя Инна вчера новую сумку в инстаграме показывала? За пятьдесят тысяч. Я ещё подумала, откуда у неё такие деньги.
У меня перехватило дыхание.
— Покажи.
Света достала телефон, пролистала ленту. На экране была фотография Инны в дорогом ресторане с незнакомым мужчиной. На столе — бутылка вина ценой в мою месячную зарплату.
— Это когда выложено? — спросила я.
— Позавчера. В тот день, когда она папе звонила про коллекторов.
Я отшатнулась от телефона, словно он был раскалённый.
— Мам, — Света взяла меня за руку, — может, хватит терпеть это всё?
Утром Егора дома не было. Он ушёл до моего пробуждения, оставив записку: «Поехал к Инне разбираться». Я смяла бумажку и бросила в мусорное ведро.
Весь день на работе я была как в тумане. Цифры в отчётах расплывались перед глазами. Коллеги спрашивали, не заболела ли я — видимо, выглядела соответствующе.
Домой я вернулась с твёрдым решением. Если Егор снимет деньги без моего согласия, я подам на развод. Двадцать лет — это много, но не настолько, чтобы терпеть предательство до конца жизни.
Но дома меня ждал сюрприз. Егор сидел на кухне мрачнее тучи. Когда я вошла, он поднял голоса — красные, воспалённые.
— Ты была права, — сказал он хрипло. — Инна… она использовала меня.
Я молча села напротив.
— Приехал к ней утром. Хотел разобраться с этими долгами, документы посмотреть. А там… — он провёл рукой по лицу. — Там новый телевизор стоит, мебель поменяла. И никаких коллекторов, конечно, нет.
— И что она сказала?
— Сказала, что я дурак, что всю жизнь был дураком. Что раз я такой добренький, то пусть и дальше помогаю. А если не нравится — дверь вон.
Егор замолчал, уставившись в стол.
— Я всё понял, Алла. Всё. Но теперь… теперь я не знаю, сможешь ли ты мне простить. То, что я делал все эти годы.
Я смотрела на мужа и думала о том, что прощение — это не только вопрос желания. Это вопрос доверия. А доверие, как дорогая ваза, можно склеить после падения, но трещины останутся навсегда.
— Не знаю, — честно ответила я. — Пока не знаю.
Егор кивнул, будто ожидал этого ответа.
— Понимаю, — сказал он тихо. — Если… если решишь уйти, я не буду препятствовать.
Мы сидели в тишине, каждый погружённый в свои мысли. За окном садилось солнце, окрашивая кухню в тёплые оранжевые тона. Но тепла между нами больше не было.
Вечером пришла Света. Увидев наши лица, она сразу всё поняла.
— Что теперь будет? — спросила она.
— Не знаем, — ответила я. — Пока не знаем.
И это была правда. Наша семья стояла на краю пропасти, и никто не знал, что будет дальше. Деньги остались нетронутыми, но их цена оказалась слишком высокой — они стоили нам доверия друг к другу.
В ту ночь мы с Егором легли в одну кровать, но бесконечно далеко друг от друга. Каждый был наедине со своими мыслями, со своей болью, со своими сожалениями.
А утром предстояло решать, остаёмся ли мы семьёй или просто людьми, которые когда-то любили друг друга.
