— Мам, собирай вещи. Нам нужна квартира для себя, — Андрей даже не поднял глаз от телефона, когда бросил эти слова.
Галина Петровна застыла с половником в руке над кастрюлей, где булькал борщ — тот самый, который сын так любил в детстве. Свекольный запах вдруг показался приторным, как будто что-то протухло.
— Что ты сказал? — она медленно обернулась.
— Да не притворяйся глухой! Инна беременна, нам нужно пространство. А тебе что, трудно найти себе угол где-нибудь?
Инна сидела на диване, который Галина Петровна покупала в рассрочку три года назад, и улыбалась той самой улыбкой, которой награждала свекровь последние полгода. Холодной, как мороженое в январе.
— Андрюшенька, может, не стоит так резко? — протянула она сладким голоском. — Галина Петровна же понимающая женщина.
Понимающая. Галина Петровна хмыкнула. Понимающая — это когда два года назад продала дачу, чтобы помочь сыну с первоначальным взносом на эту самую квартиру. Понимающая — это когда отдала все накопления на свадьбу Андрея и даже не заикнулась о том, что сама мечтала о новом пальто вместо этой застиранной куртки.
— Мне просто некуда идти, — тихо сказала она, ставя половник на плиту.
— Ну, это уже не мои проблемы, — Андрей пожал плечами. — Ты взрослая женщина, разберёшься.
— Не твои проблемы? — голос Галины Петровны дрогнул. — А когда ты в девятом классе подрался с одноклассниками и сломал нос, это тоже были не твои проблемы? Кто три ночи не спал в больнице?
— Мам, хватит истерик. Времена изменились.
— Изменились… — она опустилась на табуретку. — А когда у тебя была пневмония в университете, и я продала золотые серьги, чтобы оплатить лечение? Времена тоже изменились?
Инна закатила глаза:
— Галина Петровна, ну зачем вы припоминаете старое? Дети не обязаны содержать родителей всю жизнь.
— Содержать? — Галина Петровна рассмеялась, но смех вышел надорванным. — Я же не прошу содержать! Я прошу не выгонять из дома, который сама помогла купить!
— Это наш дом теперь, — отрезал Андрей. — И мы решили, что нам нужно жить отдельно.
— Наш дом… — Галина Петровна покачала головой. — А кто платил коммунальные все эти годы? Кто покупал продукты? Кто готовил, стирал, убирал за вами?
— Ты же сама хотела! Никто тебя не заставлял! — вспылил сын.
— Хотела… — она посмотрела на свои руки, натруженные, в мелких шрамах от готовки. — Конечно, хотела. Какая мать не хочет заботиться о детях?
— Вот именно! А теперь пора и нам пожить для себя.
Галина Петровна встала и подошла к окну. За стеклом моросил октябрьский дождь, и капли стекали, как слёзы. В отражении она увидела седую женщину в застиранном халате — когда она успела так постареть?
— А помнишь, как ты в пять лет заболел ангиной? — тихо спросила она, не оборачиваясь. — Температура под сорок, врач сказал — критично. Я три дня не отходила от твоей кровати, молилась, чтобы ты выздоровел.
— Мам, прекрати, — поморщился Андрей. — Это было миллион лет назад.
— Миллион лет… — она повернулась к нему. — Для меня это было вчера. Каждый день твоей жизни для меня — вчера.
— Слушай, хватит уже этого театра! — Инна встала с дивана. — Мы приняли решение. К концу недели освободите комнату.
— К концу недели? — Галина Петровна ощутила, как что-то похолодело внутри. — А куда я пойду?
— Это ваши проблемы, — пожала плечами невестка. — Снимите комнату, поселитесь к подругам. У каждого своя жизнь.
— Своя жизнь… — Галина Петровна медленно сняла фартук и повесила на крючок. — Значит, тридцать восемь лет материнства — это не жизнь?
— Мам, не драматизируй, — Андрей наконец отложил телефон. — Мы не против общаться, но жить вместе уже не можем.
— Общаться, — она кивнула. — По праздникам. Когда удобно.
— Ну да, примерно так.
Галина Петровна посмотрела на борщ, который продолжал тихо булькать на плите. Сколько таких обедов она приготовила за эти годы? Тысячи. И сколько раз слышала: «Мам, как вкусно!» Теперь это тоже стало неважным.
— Хорошо, — сказала она. — Я уйду.
Три дня. Всего три дня дал ей родной сын на то, чтобы исчезнуть из его жизни. Галина Петровна сидела на кровати в своей комнате и смотрела на фотографии. Вот Андрей в первом классе — gap-зубый, с букетом астр больше его самого. Вот выпускной — красивый, статный, обнимает мать: «Мам, я всё для тебя сделаю!»
— Галина Петровна, вы уже начали собираться? — в дверь заглянула Инна. На лице — всё та же приторная улыбка.
— Начала, — коротко ответила она, не поднимая глаз.
— А то знаете, нам нужно детскую обустроить. Я уже заказала кроватку, она как раз в вашу комнату поместится.
В её комнату. Где сын делал уроки. Где она читала ему сказки. Где выхаживала его через все болезни.
— Инночка, — Галина Петровна наконец посмотрела на невестку. — А вы своих родителей тоже так легко выгоняете?
— У меня нет родителей, — холодно ответила та. — Я выросла в детдоме. И знаете что? Там меня научили не ждать от жизни подарков. Всё нужно брать самой.
Вот оно. Галина Петровна вдруг поняла. Инна не просто вышла замуж за Андрея — она забрала его. Как забирают чужую игрушку в детском доме. И материнское тепло ей не нужно — оно мешает владеть полностью.
— Андрей рассказывал, что вы очень жертвенная женщина, — продолжила Инна, разглядывая семейные фото на стене. — Дачу продали, накопления потратили… Это ведь правда?
— Правда.
— И он чувствует себя виноватым. Говорит, что вы слишком много для него сделали.
Слишком много. Мать может сделать слишком много для ребёнка. Галина Петровна усмехнулась.
— Понимаете, Галина Петровна, — Инна села на край кровати. — Андрей никогда не научится быть самостоятельным, пока вы рядом. Вы же не хотите, чтобы он остался большим ребёнком?
Какая умная. Какая расчётливая. Превратила материнскую любовь в недостаток, а предательство — в заботу о сыне.
— А что если я не найду, где жить? — тихо спросила Галина Петровна.
— Найдёте, — уверенно ответила Инна. — Такие женщины, как вы, всегда находят выход. Вы же привыкли всё решать сами.
— Привыкла… — Галина Петровна кивнула. — И что Андрей об этом думает?
— Андрей думает то же самое. Просто ему сложно вам об этом сказать. Он же добрый.
Добрый. Сын, выгоняющий мать на улицу, добрый. А та, кто его к этому подталкивает — просто практичная.
— Тогда передайте доброму Андрею, — Галина Петровна встала, — что я освобожу комнату завтра. Не к концу недели, а завтра.
Инна просияла:
— Вот видите! Я же говорила, что вы найдёте решение!
На следующее утро Галина Петровна сидела в риелторском агентстве. Молоденькая девочка с накрашенными ресницами листала компьютер и морщилась.
— На вашу сумму… — она покачала головой. — Пенсия тринадцать тысяч, говорите? Это очень мало. Даже комната в коммуналке стоит восемнадцать.
— А что-нибудь подешевле? — Галина Петровна сжала в руках сумочку.
— Ну… есть вариант на окраине. Частный сектор, хозяйка сдаёт угол в доме. Но там без удобств. Туалет на улице.
Туалет на улице. В ноябре. В её шестьдесят пять лет.
— А можно посмотреть?
Через час она стояла во дворе покосившегося домика, где между сараем и забором лепилась крошечная пристройка. Хозяйка, тётка лет семидесяти в драном халате, оглядывала её с ног до головы.
— Платить вперёд за три месяца. Свет отдельно, воду тоже. Готовить только на электроплитке, газа нет. И чтобы гостей не водили — я не потерплю.
— А где стирать?
— Тазик есть. В бане раз в неделю можно.
Галина Петровна посмотрела на «угол» — три квадратных метра с одним окошком под потолком. Сюда поместится только раскладушка.
— Берёте?
— Я… подумаю.
Домой она вернулась к обеду. Андрей сидел на кухне, пил кофе и разговаривал по телефону:
— Да не волнуйся, мам сама всё решит. Она у нас боец… Да, конечно, приезжай смотреть детскую!
Увидев мать, он поспешно положил трубку.
— Ну как дела? Нашла что-нибудь?
— Нашла, — Галина Петровна присела на табуретку. — Комнатушка на окраине. Удобства на улице. Двенадцать тысяч в месяц.
Андрей поперхнулся кофе.
— На улице? Мам, ты что, это же…
— Что именно? — она посмотрела на него. — Не царские условия? Но на мою пенсию больше не найти.
— Но ты же… — он замялся. — Может, что-то поприличнее поищешь?
— На какие деньги, Андрюша? Ты же знаешь, сколько я получаю.
В этот момент в квартиру ворвалась соседка тётя Клава. Она жила этажом выше и никогда не стеснялась высказывать своё мнение.
— Галя! Правда, что тебя выгоняют? — она с ужасом смотрела то на Галину Петровну, то на Андрея.
— Не выгоняют, — поспешно вмешался сын. — Мы просто решили жить отдельно.
— Жить отдельно? — тётя Клава всплеснула руками. — Да ты что, Андрей! Мать на улицу в её годы?
— Какая улица? Она снимает жильё!
— На пенсию в тринадцать тысяч? Да ты в своём уме? — тётя Клава повернулась к Галине Петровне. — Галечка, а как же дача? Ты же её продала для них!
— Продала, — тихо ответила та.
— И накопления на свадьбу потратила?
— Потратила.
— А квартиру-то кто помогал покупать?
Андрей покраснел:
— Тётя Клава, это наши семейные дела!
— Семейные? — соседка фыркнула. — Когда мать вышвыриваешь, это уже не семейные, а общественные дела! Весь дом знает, как Галя для тебя жила!
— Никто её не заставлял!
— Не заставлял? А кто ей мозги промыл? — тётя Клава посмотрела в сторону спальни, откуда доносился женский смех.
В комнату вплыла Инна в новом платье.
— О, гости! Галина Петровна, это ваши знакомые?
— Знакомые, — кивнула тётя Клава. — Сорок лет в соседях живём. И знаете что, милочка? У нас не принято стариков на улицу выкидывать.
Инна удивлённо подняла брови:
— Но мы же не выкидываем! Галина Петровна сама решила переехать!
— Сама решила! — тётя Клава возмутилась. — А что ей оставалось?
Тётя Клава не унималась. Она ходила по кухне, размахивая руками, и с каждым словом Андрей бледнел всё больше.
— Да ты знаешь, сколько эта женщина для тебя пожертвовала? — кричала соседка. — Когда ты в институте учился, она ночами подрабатывала! Мыла подъезды, чтобы тебе на карманные расходы хватало!
— Это неправда! — вскинулся Андрей.
— Неправда? — Галина Петровна тихо встала и подошла к шкафу. Достала оттуда папку с документами. — Вот справки о доходах за те годы. Зарплата — восемь тысяч, подработка уборщицей — ещё четыре. Вот чеки на переводы тебе в Москву — по семь тысяч каждый месяц.
Андрей взял справки дрожащими руками.
— Я… я не знал…
— Не знал? — голос матери стал стальным. — А когда я продавала дачу, я что, молчала? Говорила — это для твоего счастья, для твоей семьи!
— Мам, но я же не просил…
— НЕ ПРОСИЛ?! — впервые за все эти дни Галина Петровна закричала. — А когда плакал, что не можешь жениться без своего жилья? А когда рыдал, что Инна от тебя уйдёт? Это я сама придумала?
Инна попятилась к двери, её лицо побледнело.
— Галина Петровна, но мы же не знали, что вы так… что вы столько…
— Столько что? — Галина Петровна развернулась к невестке. — Столько любила? Столько жертвовала? А что вы думали — что я просто так всё раздавала?
— Мы думали… — заикалась Инна. — Мы думали, у вас есть ещё накопления…
— Накопления! — Галина Петровна рассмеялась, и этот смех был страшнее любого крика. — Да у меня нет ни копейки! Всё, что я имела за сорок лет работы, всё ушло на этого… на вас!
Она достала из папки ещё один документ.
— Вот справка из банка. Знаете, что там написано? Ноль рублей, ноль копеек! Вот чем я располагаю после тридцати восьми лет материнства!
Андрей опустился на стул, документы выпали из его рук.
— Мам… я не думал… я не понимал…
— Ты не думал! — она подошла к нему вплотную. — А когда я работала в три смены, чтобы тебе на экзамены репетиторов нанять? А когда отказывалась от отпуска, чтобы твою дипломную оплатить? Ты тогда тоже не думал?
— Галина Петровна, успокойтесь, — попыталась вмешаться Инна. — Мы всё решим, найдём выход…
— МОЛЧАТЬ! — рявкнула на неё Галина Петровна, и невестка шарахнулась. — Ты уже достаточно наговорила! Про самостоятельность, про то, что дети ничего не должны… А теперь послушай правду!
Она повернулась к сыну:
— Андрей, смотри мне в глаза! Смотри и запомни! Когда тебе было семь лет, ты заболел менингитом. Врачи сказали — может не выжить. Я сорок дней не отходила от твоей кровати. Сорок дней молилась, торговалась с Богом — забери мою жизнь, но оставь ему! И знаешь что? Бог меня услышал. Но взял мою жизнь по-другому — по кусочкам, год за годом.
Андрей плакал, уткнувшись лицом в руки.
— А когда тебе было двадцать пять, и ты разбил машину пьяным? Кто брал кредит на ремонт? Кто выплачивал его три года? А когда ты женился первый раз, и тёща требовала квартиру? Кто продал гараж папы, единственное, что от него осталось?
— Хватит… — прошептал сын.
— Нет, не хватит! — Галина Петровна встала над ним. — Ты хотел, чтобы я ушла тихо, по-хорошему? Чтобы сказала: «Спасибо, сынок, за прекрасные годы»? Не получится!
Она подошла к окну, за которым смеркалось ноябрьское небо.
— Знаешь, что самое страшное? Не то, что ты меня выгоняешь. А то, что тебе не стыдно. Ты искренне считаешь, что имеешь право. Что я тебе что-то должна.
— Мам, прости… мы всё исправим…
— Исправим? — она обернулась. — А как ты исправишь мои шестьдесят пять лет? Как вернёшь мне молодость, которую я потратила на тебя? Как исправишь то, что я сейчас чувствую?
Инна всхлипнула:
— Галина Петровна, оставайтесь! Мы найдём компромисс!
— Компромисс… — Галина Петровна покачала головой. — Нет, девочка. Поздно. Некоторые слова нельзя взять обратно. Некоторые поступки — простить.
Она взяла с полки свою старую сумку и направилась к выходу.
— Мам, куда ты?! — вскочил Андрей.
— Туда, где меня примут. А это точно не здесь.
— Но у тебя же нет денег!
Галина Петровна остановилась на пороге:
— Знаешь, сынок, у меня есть кое-что гораздо ценнее денег. Совесть. А вот у тебя — нет.
Прошел месяц. Андрей сидел в больничной палате и смотрел на седую женщину в казённой пижаме. Галина Петровна лежала с закрытыми глазами, к руке был подключен катетер.
— Инфаркт, — сказал врач, заходя в палату. — Обширный. Хорошо, что соседи вовремя нашли.
Те самые соседи из коммуналки, где мать снимала угол. Тётя Клава рассказывала, что Галина Петровна работала уборщицей в трёх местах, чтобы платить за жильё. В день инфаркта она мыла лестницы в офисном центре.
— Мама, — тихо позвал Андрей, беря её руку. — Прости меня.
Галина Петровна открыла глаза. Взгляд был ясным, но чужим.
— Вы кто? — спросила она.
— Я… твой сын. Андрей.
— Сын? — она помолчала. — А где он был, когда мне было плохо?
Врач покачал головой:
— Частичная потеря памяти. Стресс, возраст… Возможно, восстановится, а возможно — нет.
Андрей сжал материнскую руку:
— Мам, я всё понимаю теперь. Я привезу тебя домой, буду ухаживать…
— Домой? — Галина Петровна непонимающе посмотрела на него. — А где мой дом?
— У меня. У нас. В квартире, помнишь?
— Нет, — она отвернулась к окну. — Не помню. И не хочу помнить.
В коридоре его ждала Инна. Беременный живот уже заметно округлился.
— Ну как она?
— Не узнаёт меня, — Андрей обессилено опустился на скамейку. — Врач говорит — может, навсегда.
— Андрей, может, это и к лучшему? — осторожно сказала жена. — Ей в доме престарелых будет спокойнее…
Он резко поднял голову:
— Что ты сказала?
— Ну… я имею в виду, специальный уход, медицина…
— ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ?! — Андрей вскочил. — Ты хочешь сдать мою мать в дом престарелых?!
— Андрей, но подумай практически…
— ПРАКТИЧЕСКИ?! — он схватил жену за плечи. — Она умирает! Понимаешь? Умирает от того, что мы с ней сделали!
Инна попыталась высвободиться:
— Ты делаешь мне больно…
— Больно? А ей что я сделал? — он отпустил её и прислонился к стене. — Господи, что я наделал…
Через стекло палаты он видел, как медсестра кормила мать с ложечки. Та послушно открывала рот, как ребёнок. Как он сам когда-то, когда болел, а она не отходила от его кровати.
— Андрей, — Инна взяла его за руку. — Нам нужно думать о будущем. О ребёнке.
Он посмотрел на неё долгим взглядом:
— О ребёнке? А что будет, когда наш ребёнок вырастет? Что будет, когда мы состаримся?
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что дети берут пример с родителей, — Андрей отвернулся. — И однажды наш сын скажет нам: «Собирайте вещи. Нам нужна квартира для себя».
Инна побледнела. Видимо, до неё наконец дошло.
В палату вошла тётя Клава с передачей.
— Андрей? — удивилась она. — А Галя тебя узнаёт?
— Нет, — тихо ответил он. — Совсем не помнит.
— Да что ж такое… — соседка всплеснула руками. — Говорят, перед инфарктом она всё про тебя забыть просила. Твоё имя, твоё лицо… Видно, больно уж сердцу было.
Андрей закрыл лицо руками. А из палаты донёсся тихий голос Галины Петровны:
— Девочка, а у меня были дети?
— Не знаю, бабушка, — ответила медсестра. — А вы хотели бы, чтобы были?
— Нет, — твёрдо сказала Галина Петровна. — Лучше быть одной, чем с неблагодарными.
