— Только попробуй открыть, Паша… — Оля застыла на полпути к кухне, держа в руках кружку с чаем.
— Ну а если это курьер? — устало ответил он, но уже точно знал, кто за дверью.
— Это она. Снова. Чувствую. Пахнет корвалолом через щель…
Звонок прозвучал второй раз. Резко. Долго. Почти с угрозой.
Паша тяжело вздохнул и открыл дверь.
На пороге стояла бабка. В своей вечной выцветшей фиолетовой футболке, натянутой поверх чего-то похожего на пижаму, и ярко-розовых штанах с вытянутыми коленками. Лицо сморщенное, как печёное яблоко, волосы растрёпанные, нос — красный. В руках — полиэтиленовый пакет, в котором что-то побрякивало.
— Ага! — закричала она, не дожидаясь приветствия. — Опять заперлись! Мои статуэтки с серванта сюда унесли, да?
— Какие статуэтки?! — Паша уже заранее прикрыл дверь плечом, но бабка оказалась неожиданно ловкой.
— Не придуривайся, Пашка! Я всё помню! У меня зрение — соколиное! И память крепкая! Вон ту собачку фарфоровую, что мне тётя Катя подарила в семьдесят восьмом — я её у тебя в ванной видела!
— В ванной?! Это уточка для ребёнка, баб Нин! — Оля вышла из комнаты, прикрывая халат. — Опять вы к нам влетаете! Вы что, с ума сошли?!
— Кто тут сошёл? Вы! Я, между прочим, в этой квартире жила с 1989 года, а теперь вы тут сидите, ворованные вещи греете. Я знаю таких. Молодёжь пошла наглая. Квартиру отжали, теперь и хлам мой воруют. А где мой плед в клетку?! — Бабка уже шла по коридору, как у себя дома.
— Не пускай её в спальню! — Оля побежала вперёд, закрывая дверь тела́ми.
— У меня там шкатулка с пуговицами была, — продолжала бабка. — И ещё ножницы. Большие, хорошие. Не ваши, вы такое не купите.
— У нас нет вашей шкатулки! — Паша сдерживал крик. — И ножниц! И кастрюли из 90-х! Ни одной вещи!
— Ага! Уже проговорился — про кастрюлю вспомнил! Значит, есть!
Так было почти каждый день.
Бабка врывалась, искала «свои» вещи, обвиняла, шумела, однажды даже включила электрочайник — сказала, что это её. Пыталась устроиться на диване «отдохнуть после обыска». Один раз пришла в пять утра — в тапках, с вениками и подносом с таблетками. Искала «котлеты, которые замораживала в 2003-м».
Полицию вызывать не хотели — бабка всё же старая, больная. А однажды сказала:
— Попробуйте вызвать! Я этот дом через суд обратно заберу! Тут же мой воздух!
— Я не могу так больше, Паш. — Оля сидела на кухне с мешками под глазами. — Я каждую ночь просыпаюсь от скрипа.
— Я вчера реально слышал, как она в подвале возится. Мусор наш перебирает.
— Мы или сойдём с ума, или попадём в новости.
Паша молча достал ноутбук.
— Переезжаем.
— Куда?
— Куда угодно. Лишь бы не здесь.
Через три недели они уже были в новой квартире. Новый код на подъезде. Новые соседи. Новые надежды.
Оля купила замки на все окна, даже на балкон. Паша с утра обматывал глазок изолентой. Так, на всякий случай.
Они начали дышать. Стали спать. Даже улыбаться снова.
До одного утра.
Когда раздался звонок в домофон.
Оля подошла к экрану.
Паша стоял за спиной.
На экране — бабка. В фиолетовой футболке. С розовыми штанами.
Смотрела прямо в камеру и громко говорила:
— Я пришла за утюгом. Он у вас. И не врите.
