— Надь, он зовёт тебя. Приезжай попрощаться, а то не успеешь.
Голос Марины в трубке звучал почти заискивающе, и это насторожило. Надежда сидела на кухне с чашкой остывшего чая, смотрела в окно на сентябрьский дождь и молчала. Олег умирает. Бывший муж, который двадцать пять лет назад выкинул её из жизни, как мусор. И вот теперь зовёт.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Завтра приеду.
Всю ночь ворочалась, уснуть не могла. Вспоминала, как познакомились на танцах в клубе, как он провожал её до дома, целовал под подъездом, обещал золотые горы. Отец тогда говорил: «Не связывайся с этим парнем, Надюха. Глаза у него злые». Но разве она слушала? Олег был красивым, дерзким, с ним весь мир казался ярче.
Поженились быстро. Ей двадцать, ему двадцать два. Первые месяцы были как в сказке: он носил её на руках, называл «солнышком», дарил цветы. А потом началось. Сначала ревность — к коллегам, к соседям, даже к продавцу в магазине. Потом крики, оскорбления. А потом и руки поднял.
Она терпела. Любила же. Думала, что исправится, что это всё от любви, от страха её потерять. Синяки прятала под одеждой, от подруг отдалилась, стыдно было. Отец видел всё, молчал, но глаза у него были тяжёлые.
В девяносто девятом на фабрике случилась травма. Конвейер зажал ногу, долго лежала в больнице, врачи спасали, чтобы ампутации не было. Олег приходил редко, смотрел с брезгливостью. А когда выписали, собрал вещи и ушёл.
— С калекой жить не буду, — бросил на прощание. — Найду нормальную.
Через месяц узнала, что беременна. Позвонила ему, сказала. Он рассмеялся: «Твои проблемы. Рожай, если хочешь». И всё. Больше его не видела. До вчерашнего дня.
Утром Надежда надела чёрное платье, посмотрелась в зеркало. Седина в волосах, морщины у глаз, но всё ещё держится. Денис — сын — отвёз её в больницу. Молчаливый, надёжный, весь в неё. Про отца никогда не спрашивал, словно чувствовал — нельзя.
— Мам, может, не надо туда? — осторожно сказал он у входа. — Зачем тебе это?
— Надо, сынок. Попрощаться нужно.
Палата пахла лекарствами и чем-то кислым. Олег лежал на кровати, маленький, сморщенный, с жёлтой кожей. Узнать трудно. Глаза закрыты, дышит тяжело. Надежда села на стул рядом, смотрела на него, и внутри всё сжалось. Неужели это тот самый Олег, которого она боялась и ненавидела, которого когда-то любила до боли?
Пальцы его теребили край одеяла — нервно, монотонно. Она следила за этим движением и думала: сейчас очнётся, скажет что-то важное. Попросит прощения. А она ответит, что простила давно, что зла не держит, что жизнь всех всему научила.
Он открыл глаза. Несколько секунд смотрел на неё, не узнавая. Потом в глазах мелькнуло понимание, и губы скривились в усмешке.
— Явилась, значит, — прохрипел он. Голос сиплый, злой. — Решила поживиться?
Надежда замерла. Что?
— Думаешь, я про тебя не знаю? — продолжал он, задыхаясь. — Всю жизнь мне мозги компостировала. Вот и сейчас приперлась, за наследством!
— Олег, я… — начала она, но он перебил.
— Ничего ты не получишь! Слышишь? Ни копейки! Всё Маринке оставлю, она молодая, ей пригодится. А ты… Ты всегда была никем. Убогая, жалкая. Хорошо, что вовремя от тебя сбежал!
Слова били, как пощёчины. Надежда сидела, не в силах пошевелиться, и только повторяла заученную фразу:
— Я зла не помню, Олег. Прости и ты меня, если обидела чем…
Он закрыл глаза, отвернулся к стене. Пальцы снова заскользили по одеялу. Надежда встала, вышла в коридор. Ноги не держали. В голове пустота.
Марина стояла у окна, курила. Увидела Надежду, бросила сигарету, подбежала.
— Ну что? Очнулся? Говорил что-нибудь? — глаза горели, руки дрожали. — Про меня упоминал?
— Нет, — ответила Надежда. — Лежит без сознания.
Марина разочарованно поджала губы, отвернулась. Надежда пошла к выходу. Денис ждал у машины.
— Всё в порядке, мам?
Она кивнула. Молчали всю дорогу. Что тут скажешь? Приехала за прощением, а получила плевок в лицо.
Олег умер через три дня. Марина позвонила, голос сухой: «Вчера ночью. Похороны в субботу». Надежда положила трубку, сидела на кухне, смотрела на стену. Пусто внутри. Ни облегчения, ни горя. Просто пусто.
На похоронах было человек пятнадцать. Марина в чёрном, с накрашенными губами, принимала соболезнования. Надежда стояла в стороне, держала в руках три красные розы. Денис молчал рядом, смотрел на гроб равнодушно. Чужой человек для него этот Олег. Совсем чужой.
Подошла к гробу, положила цветы.
— Прощай, — тихо сказала. — Покойся с миром.
Денис взял её под руку, повёл к выходу. Марина проводила их взглядом, в котором читалось облегчение: конкурентов меньше.
Дома Надежда заварила чай, села у окна. Денис ушёл на работу, обещал вечером заехать. Она сидела одна, думала. О чём? О том, что жизнь прошла мимо. Олег убил в ней что-то важное двадцать пять лет назад, и теперь, когда его не стало, это не вернулось. Прощения не было. Не его — её. Она сама себя не простила за то, что любила его, за то, что терпела, за то, что до сих пор помнит.
Вечером Денис принёс продукты, приготовил ужин. Они ели молча. Он посмотрел на неё, нахмурился.
— Мам, ты чего?
— Ничего, сынок. Просто устала.
Он обнял её, и она заплакала. Тихо, без всхлипов. Слёзы текли, а внутри оставалась та же пустота. Денис — вот её настоящая жизнь. Вырастила его одна, вложила всю душу. Он хороший, добрый, заботливый. Не такой, как отец.
Но почему-то это не утешало. Почему-то хотелось другого — чтобы тогда, в больнице, Олег сказал: «Прости, Надя. Я был не прав». Но он не сказал. Умер злым, жалким, мелочным. И она осталась с этой пустотой, которую ничем не заполнить.
Через неделю Марина позвонила снова. Голос смущённый, неуверенный.
— Надь, приезжай. Надо кое-что обсудить.
Надежда приехала. Марина открыла дверь, провела в комнату. На столе лежали бумаги.
— Вот, — сказала она, кивнув на них. — Олег всё мне оставил. Квартиру, машину, счета. Но… Он перед смертью что-то говорил про сына. Про твоего Дениса. Бредил, наверное. Но я подумала… Может, ему что-то полагается?
Надежда посмотрела на бумаги, потом на Марину. Молодая, глупая, жадная. Но хоть совесть есть.
— Ничего ему не нужно, — сказала Надежда. — Живите спокойно.
Марина облегчённо выдохнула. Надежда ушла, вышла на улицу, вдохнула осенний воздух. Холодно уже. Скоро зима. Новый год, новая жизнь. Только почему-то не верится.
Дома заварила чай, села у окна. Смотрела на дождь, на серое небо, и думала: вот и всё. Олег умер, прошлое умерло вместе с ним. А она осталась. С сыном, с пустой квартирой, с воспоминаниями, которые не отпускают. Прощения не было. И не будет уже. Поздно.
Денис вернулся вечером, увидел её у окна.
— Мам, ты опять грустишь?
— Да так, задумалась.
Он обнял её, и она прижалась к нему. Вот он, смысл жизни. Вот оно, счастье. Но почему-то внутри всё равно пусто. И холодно. И одиноко.
А за окном шёл дождь, и казалось, что ему не будет конца.
