— Ты должна уйти от него, — Олег смотрел на меня так, будто это было самым простым решением в мире. — Вера, ну сколько можно?
Я кивнула, обещая в сотый раз. Мы стояли у панорамного окна его съёмной квартиры, внизу текла вечерняя Москва, а я думала о том, как через неделю должна была оказаться здесь навсегда. Новая жизнь. Новый город. Новый мужчина, который умел говорить правильные слова.
Денис таких слов не говорил. После того как я потеряла ребёнка, он замолчал вообще. Приходил с работы, ужинал молча, ложился спать молча. Я злилась, кричала, плакала — он молчал. Будто между нами выросла стена, которую я не знала, как сломать. А потом просто перестала пытаться.
На форуме строительных компаний в прошлом апреле я встретила Олега. Он представлял поставщиков отделочных материалов, я — застройщика. Сначала переписывались строго по делу: сроки, цены, условия. Потом он написал что-то про погоду, я ответила, и незаметно рабочий чат превратился в личный.
Он прилетел в Екатеринбург через месяц. Мы гуляли по Плотинке под майским дождём, и я впервые за полгода почувствовала, что живу. Не существую, а именно живу. Олег рассказывал про Минск, куда мечтал переехать, про квартиру, которую присмотрел, про то, какой там чистый город и добрые люди.
— Поедем вместе, — сказал он тогда. — Начнём всё с чистого листа.
Я поверила. Потому что хотела верить.
Командировки у меня случались регулярно, и Денис никогда не задавал вопросов. Дважды я летала к Олегу в Москву, один раз мы встретились в Казани. Каждый раз я возвращалась домой с твёрдым намерением всё сказать мужу, и каждый раз откладывала.
Но теперь время вышло. Олег перевозил вещи в Минск, и я должна была лететь с ним. Оставалось решить последний вопрос: гражданство. У меня был козырь — отец родился в Беларуси. Значит, упрощённая процедура. Нужны только документы. Нужно только найти отца, которого я не видела двадцать два года.
Брата я нашла в соцсетях ещё год назад, но никогда не решалась написать. Старший сын от первого брака отца, он был на восемь лет старше меня, и мы виделись всего пару раз в детстве. Но сейчас выбора не было.
«Привет. Помнишь меня? Мне нужен адрес отца».
Он ответил через три часа. Адрес. Никаких вопросов. Я посмотрела на экран и поняла: он тоже не общается с отцом. Мы оба были никому не нужными детьми.
Ехала я туда с колотящимся сердцем. Репетировала фразы: «Здравствуйте, я ваша дочь. Мне нужны документы». Простая формальность. Я ничего от него не хочу. Только бумаги.
Дверь открыла женщина лет сорока пяти в застиранном домашнем халате. Крашеные чёрные брови делали её лицо жёстким.
— Вам кого? — она смотрела на меня с откровенной неприязнью.
— Виктора Павловича. Я его дочь.
Женщина усмехнулась.
— А, дочь. Из больницы сообщили, что ли?
У меня ёкнуло в груди.
— Какой больницы?
— Так ты не в курсе? — она скрестила руки на груди. — Инсульт у твоего папаши. Три месяца как лежит. Вот, дети называются! Хоть бы кто поинтересовался!
Я почувствовала, как холодеют пальцы.
— Он… он жив?
— Заходи, раз пришла. Полюбуйся.
Она развернулась, и я вошла следом. Квартира была маленькой, двушкой в хрущёвке. Пахло чем-то кислым и застоявшимся. Людмила — она представилась уже на пороге комнаты — кивнула на кровать у окна.
Я замерла.
На кровати лежал мужчина. Худой, с ввалившимися щеками и седой щетиной. Рот полуоткрыт, глаза смотрели в потолок стеклянным взглядом. По его лицу ползла муха. Он даже не моргал.
Это был мой отец.
Я вспомнила его другим: высоким, с густыми тёмными волосами, в джинсовой куртке. Он ушёл, когда мне было восемь, и я два года после этого ждала, что он вернётся. Но он не вернулся. Он просто исчез, как будто меня никогда не было.
А теперь вот он. Беспомощный, больной, брошенный.
— Памперсы менять надо три раза в день, — Людмила говорила будничным тоном, как о покупке хлеба. — Лекарства — вот список. Переворачивать каждые два часа, чтобы пролежни не развились. Хотя уже поздно, они уже есть. Кормить через трубку. В общем, если хочешь забрать — забирай. Мне такой не нужен.
Я не могла отвести взгляд от отца. Где-то внутри зародилась мысль: он заслужил. Он бросил меня, бросил маму, бросил старшего сына. Какое мне дело до него?
Но другая часть меня, та, что всё детство ждала его возвращения, шептала: это твой отец. Он умирает.
— Я… мне нужно подумать, — выдавила я.
Людмила пожала плечами.
— Думай. Только недолго. Я и так три месяца с ним провозилась. Надоело.
Я выскочила из квартиры, глотая воздух. Села на скамейку во дворе, достала телефон. Руки тряслись. Я набрала Олега.
— Как съездила? — в его голосе звучало напряжение. — Документы взяла?
— Олег, он… он после инсульта. Лежит парализованный.
Пауза.
— И что ты хочешь сделать?
— Не знаю. Он в ужасном состоянии. Эта женщина за ним вообще не ухаживает. Там мухи, запах…
— Вера, — Олег говорил медленно, как с ребёнком. — Тебе жалко человека, который бросил тебя, когда тебе было восемь лет? Серьёзно?
— Он мой отец.
— Отец? — в его голосе прозвучало раздражение. — Вера, очнись. Он сам выбрал свою жизнь. Сам виноват в том, что случилось. А ты должна выбрать свою жизнь. Нашу жизнь.
Что-то оборвалось внутри.
— Мне нужно время, — прошептала я.
— Времени нет, — отрезал Олег. — Я уже в Минске. Квартира снята. Работа найдена. Ты либо летишь завтра, либо… либо всё. Понимаешь? Всё.
Он повесил трубку.
Я сидела на скамейке, сжимая телефон, и не могла сдвинуться с места. Вокруг шумел вечерний двор: дети играли в песочнице, кто-то выгуливал собаку, где-то наверху хлопнуло окно. Обычная жизнь. А у меня внутри всё рушилось.
Как я скажу Денису? Что скажу? «Прости, я изменяла тебе три месяца, хотела уехать, но отец умирает, и мне нужно его забрать»?
Домой я вернулась поздно. Денис сидел на кухне с кружкой чая и смотрел в окно.
— Где ты была? — спросил он, не оборачиваясь.
— Мне нужно тебе кое-что сказать.
Он повернулся. Посмотрел на меня внимательно, и я вдруг увидела, как он устал. Под глазами тени, плечи опущены. Он тоже страдал. Просто молчал.
Я хотела рассказать про Олега. Должна была рассказать. Но вместо этого из меня вырвалось:
— Я была у отца.
Денис нахмурился.
— У твоего отца? Вера, ты с ним двадцать лет не виделась.
— Знаю. Я… я всегда скучала по нему. Всегда хотела понять, почему он ушёл. Думала, может, я была плохой дочерью, может, я сделала что-то не так.
Я говорила, и слова лились сами, как прорвавшаяся плотина. Я рассказывала, как искала его через брата, как приехала и нашла умирающим, как его новая жена готова выбросить его на улицу. Я плакала, и не могла остановиться.
— Он никому не нужен, Денис. Понимаешь? Никому.
Муж молчал. Потом встал, подошёл, обнял меня. Просто обнял и держал, пока я рыдала, уткнувшись ему в плечо. Я не помнила, когда он обнимал меня в последний раз. Наверное, до того, как я потеряла ребёнка.
— Нам он нужен, — тихо сказал Денис.
Я подняла голову.
— Что?
— Заберём его. Вера, он твой отец. Не важно, что было. Сейчас он нуждается в помощи. Мы поможем.
Я смотрела на мужа и не узнавала его. Этот молчаливый, закрытый человек, который полгода словно не замечал меня, вдруг оказался готов взять на себя груз, от которого любой нормальный человек сбежал бы.
— Но это же… это дорого. Лекарства, памперсы, может, сиделка понадобится…
— Справимся.
— Денис…
— Справимся, Вера. Мы же справлялись и не с таким.
Он говорил о потере ребёнка. О том, что мы прошли вместе и что, как я думала, разрушило нас. Но, может быть, оно не разрушило. Может, просто каждый справлялся по-своему.
В ту ночь я не спала. Лежала рядом с Денисом и думала. Об Олеге, который требовал немедленного решения. Об отце, который умирал в грязной комнате. О муже, который оказался готов простить и принять.
Кто я? Человек, который сбегает от проблем в красивые иллюзии? Или человек, который остаётся и решает?
Утром я разблокировала телефон. Олег прислал три сообщения ночью: «Ты решила?», «Вера, это последний шанс», «Я жду до обеда».
Я посмотрела на эти сообщения. Потом на спящего Дениса. Потом снова на экран.
И заблокировала номер.
Мы забирали отца вдвоём. Людмила даже не притворялась, что жалеет. Просто вынесла пакет с лекарствами и захлопнула дверь.
Отец лежал в машине на заднем сиденье, Денис вёл, а я сидела сзади и держала отца за руку. Холодную, тонкую руку. Он смотрел в потолок машины тем же стеклянным взглядом, но мне почему-то казалось, что он понимает. Что где-то внутри этого беспомощного тела всё ещё живёт человек, который когда-то качал меня на качелях и покупал мороженое.
— Будет тяжело, — сказал Денис, глядя на дорогу.
— Знаю, — ответила я.
— Может, ты пожалеешь.
— Возможно.
Он посмотрел на меня в зеркало заднего вида.
— Но это правильно.
Я кивнула. Не знала, правильно ли. Не знала, что будет дальше. Не знала, справимся ли мы. Но впервые за долгое время чувствовала: я делаю выбор. Не сбегаю, не прячусь, а выбираю.
Отец умер через два месяца. Тихо, ночью, во сне. Мы с Денисом по очереди дежурили возле него, кормили, переворачивали, разговаривали, хотя он не отвечал. Не знаю, слышал ли он нас. Но я рассказывала ему о своей жизни, о работе, о том, как встретила Дениса, как мы поженились. О ребёнке, которого потеряла.
И ещё я прощала. Каждый день, понемногу, прощала его за то, что он ушёл.
На похоронах пришёл мой брат. Молчаливый мужчина с усталым лицом. Мы обнялись, и я поняла: мы оба простили.
После похорон мы с Денисом сидели на кухне и пили чай. Он взял меня за руку.
— Знаешь, я думал, что потерял тебя, — сказал он. — Когда мы потеряли ребёнка, ты как будто ушла. И я не знал, как тебя вернуть.
— Я тоже думала, что потеряла тебя.
— А потом ты привезла своего отца. И я увидел, что ты вернулась.
Я сжала его руку. Не рассказала про Олега. Может, когда-нибудь расскажу. Или нет. Это уже не важно. Важно то, что я здесь. Что мы вместе. Что у нас ещё есть шанс.
Иногда, засыпая, я думаю о том, что было бы, если бы я тогда улетела. Может, жила бы в чистом Минске, гуляла по красивым улицам, строила новую жизнь с новым человеком.
А может, просто сбежала бы от одной проблемы к другой.
Не знаю. И уже не узнаю. Потому что выбрала остаться. Выбрала простить. Выбрала жизнь не простую, но настоящую.
И это, как оказалось, единственный выбор, с которым я могу жить.
