— Мама, мы хотим пожениться, — выдохнула я, сжимая ладонь Алексея.
Ее взгляд, скользнув по его потертым кроссовкам, стал ледяным. Она не кричала. Ее тишина была страшнее любого крика.
— Замуж не разрешаю.
В воздухе повисло тягучее, унизительное молчание.
— Он бедный. Точка.
Это слово — «бедный» — отрезало все пути к отступлению. Оно прозвучало как приговор.
Она смотрела на меня не как на дочь, а как на предателя. Ее глаза, обычно холодные и собранные, сейчас пылали таким огнем, что, казалось, могли испепелить обои в цветочек. Я стояла, прижавшись спиной к косяку двери, и чувствовала, как подкашиваются ноги.
– Замуж не разрешаю. Он бедный. Точка.
Эти слова повисли в воздухе густыми, липкими хлопьями. Каждое – как плевок в мое будущее, в мою любовь, в моего Алексея.
– Мама, – выдохнула я, и голос предательски дрогнул. – Мы любим друг друга.
– Любовь, – она фыркнула, и этот звук прозвучал унизительнее любой длинной речи. – Любовь в коммуналке на окраине? Любовь в очереди за дешевой колбасой? Это не любовь, Лиза. Это глупость. А я своей дочери глупости не позволю.
Она отвернулась и принялась вытирать уже идеально чистый стол, демонстрационно заканчивая разговор. Ее спина была непробиваемым монолитом. В этой комнате, пахнущей нафталином и старыми обидами, рушилось все.
Все началось полгода назад, когда я привела Алексея домой познакомиться. Он нес скромный букет ромашек и смущенно улыбался. Мама встретила его вежливым, ледяным приемом. Вопросы сыпались, как град – про работу, про образование, про планы. Алексей честно отвечал, что работает инженером-проектировщиком, денег немного, но он горит своим делом и уверен в завтрашнем дне.
– Уверен, – повторила мама, когда он ушел, растягивая слово. – Чем, интересно? Своим энтузиазмом?
– Он хороший человек, мам. Умный, добрый. Он меня ценит.
– Ценить – это не в пустоту смотреть, а обеспечивать. Твой отец, – ее голос дрогнул, – тоже был «хорошим человеком». И чем все кончилось? Я одна тебя на ноги ставила, в двух работах не разгибаясь. Не желаю тебе такой судьбы.
История отца была нашим семейным жупелом. Он ушел, когда мне было пять, оставив маму с ребенком на руках и с ипотекой в однушке. Она вытащила все сама, никогда не жаловалась, но ее сердце закалилось, как сталь, а душу заполнила одна, но пламенная страсть – страх перед бедностью. Этот страх стал ее религией, а накопленная скромная, но стабильная сумма на книжке – единственной гарантией от всех бед.
Я пыталась бороться. Устроилась на работу, стала откладывать свои деньги, доказывая, что мы с Алексеем – команда. Мы строили планы, такие наивные и светлые. Снимать маленькую квартиру, копить на свою, вместе завтракать за одним столом и мечтать о путешествиях. Он поддерживал меня, его вера в нас была моим тылом.
– Все наладится, Лиза, – говорил он, обнимая меня. – Она твоя мать, она хочет для тебя счастья. Просто не понимает, что оно не в деньгах.
Я верила ему. Мы нашли симпатичную студию на другом конце города и уже договорились о встрече с арендодателем. В моей душе затеплился маленький, но упрямый огонек надежды. Казалось, еще немного – и мама увидит, как мы серьезны, как мы готовы бороться за свое счастье.
Однажды вечером мама вернулась с работы раньше обычного. Лицо ее было бледным, но губы поджаты в тонкую решительную нитку.
– Так, – начала она без предисловий, с порога. – Хватит этих игр. Пока ты тайком бегаешь к своему неудачнику, я решила твою судьбу.
Она достала из сумки фотографию. На ней был улыбающий молодой человек в дорогом костюме.
– Сергей. Сын моего директора. Умен, перспективен. Очень просил твоего телефона. Он тебя где-то видел и заинтересовался.
У меня внутри все оборвалось.
– Мама, что ты несешь? Я даже не знаю этого человека!
– Узнаешь. Свидание в субботу, в восемь, в том самом итальянском ресторане. Ты пойдешь, и ты понравишься. Я не позволю тебе закопать свой талант и молодость в грязи из-за какого-то голодранца.
Это был уже не удар, а настоящее землетрясение. Она планировала мою жизнь, как бизнес-план, не спрашивая моего мнения. Я чувствовала себя вещью, выставленной на торги.
В ту ночь я не спала. Слезы закончились, их сменила странная, холодная ясность. Я смотрела в потолок и понимала – так больше продолжаться не может. Уступка в одном станет началом конца. Она отнимет у меня все – любовь, право выбора, будущее.
Утром я подошла к ней, пока она пила кофе. Руки не дрожали.
– Мама, я не пойду на это свидание.
Она медленно поставила чашку. – Еще как пойдешь.
– Нет. Я люблю Алексея. И я ухожу к нему. Мы снимаем квартиру.
Наступила тишина, густая и звенящая. Она подняла на меня глаза, и в них я прочитала не только гнев, но и что-то новое – шок.
– Ты с ума сошла! Бросить все? Университет? Хорошую жизнь?
– Какую хорошую жизнь? – голос мой окреп. – Жизнь в золотой клетке, по твоим правилам? Где любовь – это разменная монета? Нет. Я не хочу повторять твой путь. Я не хочу жить в вечном страхе. Я выбираю риск, но с тем, кого люблю.
Я повернулась и вышла из комнаты. Сердце колотилось, но не от страха, а от освобождения. Впервые в жизни я сказала «нет» не с испугом, а с чувством собственного достоинства. Я позвонила Алексею.
– Заезжай за мной. Я готова.
Когда его старенькая машина остановилась у подъезда, я вышла ему навстречу с одним чемоданом. Он ничего не спросил, просто обнял меня так крепко, что все обиды и страх показались мелкими и далекими. В его глазах я увидела не жалость, а гордость и уважение.
– Все будет хорошо, – сказал он просто. И я ему поверила, потому что теперь это «хорошо» зависело не от маминых одобрений, а от нас самих.
Прошло два месяца. Мы обустраивали нашу скромную студию, учились быть семьей. Звонков от мамы не было. Тишина была оглушительной, но это была цена моей свободы.
И вот однажды дверь позвонили. Я подошла к глазку и замерла. На площадке стояла мама. Лицо ее было уставшим, без привычной строгой маски. Я медленно открыла дверь.
– Можно? – ее голос звучал тихо и устало.
Она вошла, окинула взглядом нашу маленькую вселенную – книги Алексея на полке, мои рисунки на стене, два цветка на подоконнике. Помолчала.
– Я… не могу смириться с твоим выбором, – начала она, глядя в пол. – Мне страшно за тебя.
– Мне не страшно, – тихо, но четко сказала я.
Она подняла на меня глаза. – Я всю жизнь боялась, что ты повторишь мою судьбу. Что будешь бороться, как я. И видела единственный выход – оградить тебя от бедности любой ценой.
– Мама, твоя судьба – это не только борьба. Это еще и сила. Ты научила меня не сдаваться. Но ты не научила меня доверять. Себе. И мне.
Она вдруг сгорбилась, будто с нее сняли тяжелый, невидимый груз.
– Он… он хороший человек? – спросила она, и в ее голосе прозвучала не проверка, а искренняя, робкая надежда.
– Да, – ответила я. – Очень.
Она кивнула, больше себе, чем мне. Потом подошла к столу, где лежала наша общая с Алексеем фотография. Посмотрела на нее долго и внимательно.
– Ладно, – выдохнула она. – Пригласи его как-нибудь… в гости.
Она не обняла меня, не сказала ласковых слов. Она просто повернулась и вышла. Но в ее уходе не было уже того гневного хлопка дверью, а была тихая, уставшая покорность. И в этой покорности я впервые увидела не врага, а просто испуганную женщину, которая всю жизнь боролась в одиночку и так и не научилась иначе.
Я закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. В квартире пахло свежей краской и чем-то домашним, что мы вместе готовили на ужин. Из открытого окна доносились звуки города. Я сделала глубокий вдох. Битва была окончена. Война – нет. Но я стояла на своей земле. И это было главное.
