-Ты бы это, Дарья, присмотрелась бы к Егору, ведь он у нас, не считая Аркашки-дурачка, один жених на деревне остался. Не век же тебе одной куковать.
Дарья — женщина лет под сорок, недавно вернулась из города в родную деревню. Хотела погостить в доме родителей, которых уж нет, да так и осталась. Дом справный, работа для нее есть, здоровья хватило, чтобы кур, порося завести. Грядки на огороде подправила, навоз завезла. И стала она жить-поживать, да добра наживать. Хорошо: воздух свежий, лес рядом грибной, на речке караси водятся.
А в городе что? Рядом с пятиэтажками, в которых она жила, большой новый микрорайон расстроился. Людей и машин столько — вечные пробки, дышать нечем. На работе сокращение, вот она под сокращение и попала. Да и в личной жизни не задалось.
Уехала Даша в город еще молодой девчонкой, все тогда ехали. За красивой и комфортной жизнью. Деревня тогда в упадке была, и молодым там делать было нечего. Влюбилась, замуж за городского выскочила. Жить стали у свекрови, а та и не против. Деревенская сноха все умеет: и готовить, и стирать, и убирать. Вот свекровушка на нее все домашние хлопоты и взвалила, а сама по театрам, да по выставкам ходила.
Пять лет вроде прожили ничего, да только детей Бог не дал. Вот тогда у свекрови и началось, начала она Дарью во всем обвинять. Хотя причина в родном сыночке была, только никто тогда об этом не знал, идти на обследование тот наотрез отказывался. Выпивать начал, на жену руку поднимал, а та терпела, не хотелось домой не солоно-нахлебавшись возвращаться.
Вот тогда она поденежнее местечко себе нашла, квартиру сняла и от мужа ушла. Тот вскоре явился-не запылился, проситься начал. Обещал, что с зеленым змием завяжет. Год, и правда, не пил, тут свекровушка захворала, слегла, снова к ней вернулись. Дарья ухаживала за ней, как за родной матерью. Вот тогда впервые за нее в деревне сказали, что муженек у нее с довеском, с больной свекровью. Но как бы плохо Дарье с мужем не было, когда тот за старое принялся, а мамашу его женщина не бросила.
Пять лет назад овдовела, муж скончался от прободной язвы. Вовремя за помощью не обратился, третий день у дружков своих гудел. Хотела тогда еще в деревню вернуться, родители Дарьи еще живы были, да свекровь остановила. Квартиру она тогда на сноху переписала и попросила ее не бросать, ибо тогда у нее уже начались потери памяти. Дарья слово дала, что не бросит несчастную, и слово свое выполнила. Сначала своих родителей похоронила, а потом уж и свекровь.
До того она в этой жизни намаялась, что решила пожить сама, свободно, без забот. Квартиру сдала, в деревню переехала, главным бухгалтером в новое сельхозпредприятие работать пошла.
А тут кумушки деревенские ей все уши прожужжали:
-В деревне одной никак нельзя, в доме мужские руки нужны. Да и штаны мужские… чтобы за спиной поменьше шептались…
Вот последнее и заставило Дарью задуматься. Особенно лютовали замужние женщины, строго следившие за пришлой, чтобы муженька из-под носа не увела.
-А что, Дарья то в самом соку — в городе своем не выработанная, как мы в деревне. И пятки у нее не порепанные, босиком по огороду не ходит. И маникюр на руках, работает в перчатках. И детей у нее нет, фигура не испорченная.
А самое привлекательное — рыжая копна волос, которая делала Дарью еще более хрупкой и молодой на вид.
Вот и решили ее за Егора сосватать, а что, для нее он — жених хоть куда. Самому уже сорок с гаком, а ни разу не женат. Долго под мамкиной юбкой сидел, вот невест всех и разобрали, учитывая еще, что многие за городских вышли. Девчонкам, что подрастали, такой не нать был: у самого ни кола, ни двора, с родителями жил. Ни дела своего, ни автомобиля, ни умения красиво ухаживать. А потом он уже и вовсе, староват, для роли жениха, стал.
А для Дарьи — самое то. И, самое главное, без довеска. Алиментов не платит, мамаша его при папаше, тот здоров и силен еще — о-го-го! У Дарьи свои хоромы — есть куда принять. И женщина она самодостаточная: если что не так, могёт и в шею вытолкать. Одни плюсы — минусов нет!
-Ну, как-же, без довеска? — смеялась в ответ Дарья, — а гуси его? От них же прока то никакого, только жрать ядрены!
И правда, была у Егора гусиная болезнь. Как-то в деревне этой на гусей мор напал, все вымерли. А гусятки совсем маленькие остались. Вот и стал им Егор и за мамку, и за папку, выходил. А они к нему так привязались, заследом ходили. Тот на речку, и они за ним — на речку. Тот с речки, и они за ним с речки. Только во двор выйдет, и они тут как тут, окружат его, гогочут, радуются. Разве что на работу он их с собой не брал. Но те, как собаки, приход домой хозяина чувствовали, он еще на дороге не появился, а они уже скучатся возле ворот — ждут!
Надо думать, что бошки этим гусям открутить он запретил. Пока приплод был, молодняк в дело пускали, а этих не трогали. Так и прожили они у него уже больше двадцати лет, почтенными стали.
-А чем тебе гуси то помешают? — не унимались сердобольные бабенки, желающие что есть мочи соединить одинокие сердца, — зато не пьет. Пусть уж лучше гусей на речку водит, чем пьяный по деревне тыняется.
И то правда, присмотрелась Дарья к Егору, мужик он еще ничего, высокий, статный, лицо не пропитое, вроде спокойный с виду. Да и решилась!
Сначала ее засватали, родители жениха приданое невесты высоко оценили. Все есть, на все готовое сыночка отдают. Город бабу не испортил, все знает: и как тесто замесить, и лопату, и грабли. Мужички местные, хоть и вились вокруг нее, как пчелы возле цветка, но та всем отпор дала. Никто про нее ничего плохого сказать не может.
-Отдаем? — задумчиво почесал затылок отец после третьей крепкой.
-Отдаем, — согласно закивала мать, с удовольствием похрустывая малосольным огурчиком, — не штоль я не понимаю, что дело то молодое, для здоровья надо…
Так и отдали Егорушку — Дарьюшке. Те расписались, как положено, и свадьбу, как положено, всей деревней, отыграли. А наутро молодую жену разбудил гогот гусей, те никак не понимали, почему вожак их так долго нынче спит, на прогулку их не выводит?
Месяц молодожены прожили хорошо, тихо, недаром ведь его называют — медовый месяц! А потом поссорились…из-за гусей!
И ушел Егор восвояси, а гуси за ним. Вся деревня видела, ох, и потешались же над ним:
-И правду, Дарья-то говорила, что жених то с довеском!
Три дня мужик мучался, ночами не спал, вспоминал свою сладкую женушку. На четвертый день с повинной явился. Та приняла его назад, и гусей тоже, куда же от них денешься. Только приказала сначала заборчик новый за домом поставить, да такой, чтобы живность эта на огород не смогла пролезть. А для них специальный загончик сделать. Разобиделись гуси, никак не могли привыкнуть к новой, недостаточно большой для них, территории.
И снова поссорились Дарья с Егором. И снова собрал он свои пожитки, да к мамке пошел. А гуси — за ним. А вся деревня опять от хохота на корточки сползла.
Так и жили несколько лет. Как разводятся — вся деревня от гусей про то знает. Как сходятся — гуси радуются, гогочут так, что и в другой деревне слышно. Пока не ушла стая, один за другим, на свою, гусиную, радугу. Тихо стало в деревне, скучно, не о ком поговорить.
Егор хотел еще гусей завести, да Дарья запретила. Ультиматум ему поставила:
-Или я, или гуси…Нечего меня перед людьми позорить!
А Егор ответил примерно так:
-Ну, тебя я уже давно знаю. А будущих гусей еще не видал…
Говорят, что с тех пор все у них складно, да ладно. Только Егор, нет-нет, да поднимет осенью голову в небо, с тоской провожая в теплые края стаю диких гусей. А дарья, нет-нет, да и всплакнет тихонько, вспоминая былую жизнь. И жизнь свою городскую, и тех, кого уже на земле нет, и свадьбу свою деревенскую, и серых, пернатых проказников…
