— Валентина, раз уж ты такая умная, то объясни, откуда у покойного Николая Петровича внезапно взялся сын? — голос Зои Михайловны звенел на весь подъезд.
Валентина замерла у дверей квартиры, которую унаследовала от дяди. Ключи выскользнули из рук и звякнули о кафельный пол. Она медленно повернулась.
— О чём вы говорите? Какой ещё сын?
— Ах, не знаешь? — Зоя Михайловна подошла ближе, источая запах дешёвых духов. — Вчера приходил мужчина, приличный такой. Говорит, сын Николая Петровича. И документы показывал.
Валентина тряхнула головой:
— Не может быть. У дяди Коли не было детей. Он бы мне сказал.
— Все так говорят, милочка. А потом выясняется правда-матка. Вон, соседка с третьего этажа…
— Зоя Михайловна, извините, мне нужно идти, — Валентина подняла ключи и торопливо открыла дверь.
Уже в квартире она прислонилась к стене. Три месяца прошло после смерти дяди. Похороны, документы, оформление дарственной. Дядя Коля ещё при жизни всё оформил. «Тебе, Валюша, ты за мной ухаживала десять лет, когда от инсульта отходил. Кому же ещё?»
Телефон разразился громкой мелодией.
— Валя, это Люба. Ты знаешь, что происходит? — голос подруги звучал тревожно.
— Что-то про какого-то сына дяди Коли, — Валентина открыла холодильник, достала заготовки для борща.
— Какого-то?! Он заявил, что у него есть документы и свидетели. И что ты… — Люба запнулась, — что ты всё подделала. Дарственную. И вообще специально окрутила старика.
Нож застыл над морковкой.
— Что за бред? А имя у этого «сына» есть?
— Станислав Николаевич. Вроде как скрывался все эти годы из-за конфликта с отцом. А сейчас объявился, потому что ему полагается жильё.
— И люди верят? — Валентина с силой воткнула нож в разделочную доску.
— Не всё так просто. Он разговорчивый. Уже половина дома в курсе. Анна Сергеевна с первого этажа вспомнила, что Николай Петрович ей что-то говорил о сыне.
— Да она и собственное имя не всегда помнит! — Валентина начала нервно шинковать морковь.
— Валь, я не поверила! — торопливо добавила Люба. — Но ты же знаешь наш городок. Слухи расползаются быстрее тараканов. К тому же… он подал заявление в суд.
Доска с нарезанными овощами с грохотом упала на пол.
— Какое заявление?
— О признании дарственной недействительной. Завтра принесут повестку.
Валентина растерянно смотрела на рассыпавшиеся по полу морковь и лук. Десять лет она ухаживала за дядей после инсульта. Делала уколы, готовила еду, таскала его в больницу. Собственная жизнь превратилась в бесконечную череду больниц, аптек и домашних процедур. Дядя был для неё как отец, которого она потеряла ещё в детстве.
— Люба, ты же понимаешь, это бред. У дяди Коли никогда не было детей. Ирина Петровна бесплодной была, они всю жизнь от этого страдали.
— Валя, я понимаю. Но люди… Знаешь, как быстро у нас подхватывают сплетни. Кто-то уже говорит, что ты специально за больным ухаживала, чтобы квартиру отнять.
Валентина вспомнила, как дядя вытирал слёзы, когда она впервые помогла ему встать после инсульта. Как неловко брал чашку с супом трясущейся рукой. Как читал ей вслух, разрабатывая дикцию.
— Завтра к нотариусу. Нужно все документы перепроверить, — твёрдо сказала она. — А сейчас мне пора.
Повесив трубку, Валентина осмотрелась. В углу стояла трость дяди. На стене — фотографии семьи. Дядя в молодости. Его жена — тётя Ира. Родители Валентины. И она сама — маленькая девочка с растрёпанными косичками.
В дверь позвонили. На пороге стоял высокий мужчина с папкой бумаг.
— Валентина Сергеевна? Меня зовут Станислав Николаевич. Думаю, нам есть о чём поговорить.
— Вы утверждаете, что Николай Петрович — ваш отец? — Валентина сохраняла внешнее спокойствие, только пальцы сжимали спинку стула с такой силой, что костяшки побелели.
Станислав расположился в кресле, будто хозяин дома. Достал из папки фотографию — пожелтевшую, с обтрёпанными краями.
— Это мы с отцом, 1975 год, — он протянул снимок.
Валентина взглянула. Молодой Николай Петрович действительно стоял в обнимку с мальчиком лет десяти. Она не помнила этой фотографии среди семейных альбомов дяди.
— Это ничего не доказывает. Мало ли с какими детьми фотографировался дядя Коля.
Станислав улыбнулся.
— А это? — он положил на стол свидетельство о рождении. — Отец — Николай Петрович Воронин. Мать — Алевтина Ивановна Захарова. Встретились они до брака вашего дяди с Ириной.
Валентина вглядывалась в документ. Даты совпадали. Дядя женился на тёте Ире через два года после даты рождения этого… самозванца.
— Почему же вы не объявились при жизни дяди?
— Я пытался. Но отец не хотел меня видеть, — тень пробежала по лицу Станислава. — Вы же знаете, какой он был принципиальный. Ирине не хотел боль причинять. А я был… напоминанием о прошлой ошибке.
Валентина отложила документы. Несмотря на доказательства, что-то здесь не сходилось. Дядя никогда не упоминал о сыне. Даже в самые откровенные моменты, когда делился с ней тайнами своей жизни.
— Вы подали в суд для оспаривания дарственной?
— Не сразу, — Станислав развёл руками. — Сначала я думал, мы договоримся. Но вы избегали встречи.
— Я не избегала! Я даже не знала о вашем существовании!
— А почему дарственная оформлена так поспешно? — прищурился Станислав. — По закону я, как сын, имею право на имущество отца.
— Дарственная оформлена три года назад! — Валентина вскочила. — Когда дядя уже мог сам ходить после инсульта. Это было его решение!
— Решение, которое он, возможно, принял под вашим давлением.
Валентина не выдержала и направилась к двери:
— Уходите.
— Суд всё расставит по местам, — Станислав неторопливо собрал документы. — И, кстати, завтра приедет моя мать Алевтина. Она подтвердит нашу родственную связь.
Когда дверь закрылась, Валентина прислонилась к стене. В голове звучали слова дяди: «Храни наши семейные документы, Валюша. Мало ли что случится». Только теперь она поняла смысл его наставлений.
Утро началось с телефонного звонка.
— Валюша, ты сидишь? — голос Любы заставил напрячься. — Твой… этот Станислав по всему двору растрезвонил, что нашёл неопровержимые доказательства. И что тебя скоро выселят.
— Какие ещё доказательства? — Валентина переворачивала яичницу, телефон зажат между ухом и плечом.
— Не знаю точно, но… — Люба замялась. — На скамейке у подъезда сидит какая-то пожилая дама. Говорит, что была любовью Николая Петровича. Соседки вокруг толпятся, слушают, охают.
Валентина с размаху опустила лопатку.
— Приду через пятнадцать минут.
У подъезда собралась настоящая толпа. В центре — миловидная седая женщина, вытирающая глаза кружевным платочком.
— Николенька не мог меня признать при жизни супруги, — её голос дрожал. — Но письма писал. Все эти годы писал…
Валентина протиснулась сквозь толпу:
— Извините, вы Алевтина Ивановна?
Женщина подняла заплаканные глаза:
— Да, деточка. А ты, должно быть, та самая Валентина, которая…
— Которая десять лет жизни потратила, выхаживая дядю после инсульта, — отрезала Валентина. — Дядя никогда не упоминал о вас.
— Конечно, не упоминал, — вмешалась Зоя Михайловна. — Он же был порядочным человеком. А что творится за закрытыми дверями…
— Могли бы и постыдиться на поминках-то позориться, — подхватила другая соседка, Клавдия Степановна. — А то нацелились на квартиру…
Валентина сжала кулаки:
— Это я нацелилась? Я, которая выносила за ним судно первый год, когда сиделок не хватало? Я, которая каждый день варила ему супы, когда он глотать нормально не мог?
— Всё-всё, Валечка, — Алевтина Ивановна поднялась, опираясь на лакированную трость. — Я понимаю твою обиду. Ты правда ухаживала за Николенькой. Мой Стасик всё рассказал. Но ведь и нам причитается… по справедливости. Я не за квартирой приехала, а правду восстановить.
— А где вы были, когда дядя при смерти лежал? Где был ваш Стасик, когда нужно было памперсы менять и лекарства круглосуточно давать?
К калитке двора подъехала машина. Из неё вышел Станислав, помахал кому-то внутри и направился к группе женщин.
— А вот и наш адвокат, — улыбнулся он. — Столичный. Специалист по наследственным делам.
Валентина ощутила, как земля уходит из-под ног. Столичный адвокат? У неё даже на местного юриста денег только-только хватило.
— И вам не стыдно? — тихо спросила она. — Дядя Коля всю жизнь честно прожил…
— А ты докажи сначала, что он тебе дядя! — выкрикнула вдруг Зоя Михайловна. — Может, ты вообще никакая не племянница!
Гул возмущения прокатился по толпе.
— Да-да, — подхватила Клавдия Степановна. — Я, помнится, Николая Петровича как-то спрашивала, кто ты ему, а он замялся…
Валентина отступила на шаг. Эти люди, которые годами наблюдали её заботу о дяде, теперь смотрели с презрительным недоверием.
— У меня есть все документы, подтверждающие родство. А у вас? — она повернулась к Станиславу.
— У меня есть мама, — он обнял Алевтину за плечи. — И семейная реликвия. Перстень, который отец подарил маме на память.
Алевтина Ивановна продемонстрировала руку с перстнем — тяжелым, с тёмно-синим камнем.
Валентина застыла. Такой перстень действительно был у дяди Коли. Но она точно помнила, что он похоронен вместе с ним — как память о тёте Ире.
Лихорадочно соображая, она повернулась и пошла к подъезду.
— Завтра в суде встретимся! — крикнул ей вслед Станислав. — И не забудь вещи собрать!
Как только дверь квартиры закрылась за Валентиной, она бросилась к старому секретеру. Где-то здесь были семейные бумаги и альбомы. Возможно, в них скрывался ответ.
Утро судебного заседания выдалось пасмурным. Валентина нервно перебирала документы, сидя в коридоре суда. Рядом примостился её адвокат — молодой парень, явно неопытный, но старательный.
— Не волнуйтесь, Валентина Сергеевна. У нас есть дарственная. Всё официально заверено.
— У них перстень дяди, — тихо произнесла она. — Я всю ночь не спала. Не могу понять, как это возможно.
Перед глазами стояла картина того дня. Дядя Коля в гробу, с перстнем на руке. Она лично проследила за этим — он хотел быть похоронен с украшением, подаренным тёте Ире.
В конце коридора показался Станислав под руку с Алевтиной Ивановной. За ними — солидный мужчина с кожаным портфелем. Станислав поймал взгляд Валентины и самодовольно улыбнулся.
— Нашла кое-что, — она протянула адвокату конверт.
— Что это?
— Пожелтевшие письма. Дядя хранил переписку с тётей Ирой, когда она лежала в больнице перед смертью. В них есть упоминание перстня. И то, что он никогда не снимал его при жизни. Тетя Ира писала: «Носи его всегда, как символ нашей любви».
— Отлично! — воодушевился адвокат. — А что ещё? Фотографии родства есть?
— Все официальные документы, подтверждающие, что я дочь его сестры. А ещё… — Валентина на мгновение замолчала, — я вчера всю ночь просматривала старые альбомы. Знаете, что я нашла?
Она достала фотографию, почти идентичную той, что показывал Станислав.
— Дядя Коля с мальчиком. Только на обороте надпись: «С Мишей, сыном Галины, бывшей коллеги. Санаторий «Здоровье», 1975 год».
Двери зала распахнулись. Начиналось заседание.
Первым выступал Станислав. Его голос звучал уверенно, обвинения в адрес Валентины сыпались одно за другим.
— Моя мать сохранила не только перстень, подаренный отцом, но и его письма, — он жестом фокусника извлёк пачку конвертов. — В них он признаётся в своих чувствах и говорит о сыне.
Судья изучил представленные бумаги.
— Есть ли у вас более весомые доказательства родства? Свидетельство о рождении, например?
— Я предоставил свидетельство на прошлом заседании, — Станислав снова выудил из папки лист. — Отец — Николай Петрович Воронин.
Очередь дошла до Валентины. Она поднялась, чувствуя, как дрожат колени.
— Ваша честь, я представляю документы, подтверждающие моё родство с Николаем Петровичем. Я дочь его родной сестры. И ещё вот это, — она положила перед судьей найденную фотографию. — На ней тот же мальчик, но подписанный как Миша, сын коллеги.
В зале поднялся шум.
— А теперь самое важное, — она повернулась к Станиславу. — Вы утверждаете, что Николай Петрович подарил перстень вашей матери. Но есть свидетели, которые могут подтвердить, что перстень был на руке дяди в день похорон.
Алевтина Ивановна нервно закашлялась, цепляясь за руку Станислава.
— Это клевета! Коленька подарил мне перстень ещё до женитьбы, когда уезжал в армию!
— Тогда позвольте спросить, — Валентина выдержала паузу. — Что выгравировано на внутренней стороне перстня?
Комната погрузилась в тишину. Алевтина растерянно посмотрела на сына, который едва заметно покачал головой.
— Там ничего нет. Просто гладкая поверхность.
— Неверно, — твёрдо сказала Валентина. — Там гравировка: «Ирине от Коли, 1970». Они сделали её на десятую годовщину свадьбы. Перстень был подарен не до женитьбы, а спустя десять лет. Я могу это доказать — в завещании тёти Иры, которое хранил дядя Коля, есть упоминание об этом подарке.
Станислав нервно дёрнул воротник рубашки:
— Я впервые слышу о такой гравировке.
— Тогда, может быть, покажете перстень суду? — Валентина кивнула на руку Алевтины.
Судья жестом предложил Алевтине снять украшение.
— Экспертиза установит подлинность гравировки, — заметил судья, — и заодно может определить, снимался ли перстень с руки покойного.
Станислав резко поднялся:
— Мы отзываем иск!
— Что ты делаешь?! — в ужасе воскликнула Алевтина, но он крепко сжал её руку.
— Нам стало известно, что… доказательства недостаточны, — явно запинаясь, произнёс Станислав. — Мы признаём свою ошибку.
— Ничего я не признаю! — воскликнула Алевтина, вскакивая с места. — Это мой перстень! И Коля — отец Стасика!
Валентина не могла поверить тому, что происходило. Станислав буквально тащил сопротивляющуюся Алевтину к выходу.
— Ваша честь, — вмешался адвокат Валентины, — мы настаиваем на проведении экспертизы перстня и проверке всех документов, представленных мошенниками.
Судья кивнул:
— Дело будет передано в правоохранительные органы для расследования возможного мошенничества. Останьтесь после заседания для дачи показаний.
Когда Валентина покидала здание суда, к ней подбежала запыхавшаяся Люба:
— Валюшка! Я всё слышала. Они сбежали! Станислав буквально запихнул эту женщину в такси!
— Не сбегут далеко, — отозвалась Валентина. — Слишком много наврали.
Три недели спустя Валентина поливала цветы на подоконнике, когда в дверь позвонили. На пороге стоял участковый Сергей Иванович.
— Прошу прощения за беспокойство, Валентина Сергеевна. Есть новости по вашему делу, — он протянул папку. — Это копия официального заключения. Станислав Рыбаков, он же Станислав Воронин — профессиональный мошенник. За ним числится четыре подобных эпизода в разных городах.
— А женщина, которая представлялась его матерью?
— Сожительница, тоже с богатым криминальным прошлым. Их схема проста: выбирают недавно умерших одиноких людей, подделывают документы и заявляют о родстве.
Валентина кивнула на кухню:
— Зайдёте на чай, Сергей Иванович?
За чаем участковый рассказал, что мошенников задержали в соседнем регионе, когда они пытались провернуть очередную аферу.
— Перстень мы, к сожалению, не нашли, — вздохнул он. — Видимо, успели сбыть. Я принёс запрос на опознание. Вам нужно будет детально описать украшение.
Пообещав заполнить все бумаги, Валентина проводила участкового и вернулась в комнату. В углу по-прежнему стояла трость дяди, а на столе — его фотография.
Вечером на скамейке у подъезда к ней подсела Зоя Михайловна. Неловко потоптавшись, она протянула коробку конфет:
— Вот, Валюша… Извини старую дуру. Обидела тебя понапрасну.
— Все мы ошибаемся, — Валентина пожала плечами.
— Я тогда ведь вспомнила, — Зоя Михайловна понизила голос, — как Николай Петрович о тебе говорил. «Мой ангел-хранитель» — так и называл. Всегда с теплотой. А этого прохвоста сразу нужно было раскусить…
Сидя на лавочке, Валентина смотрела на розовеющее небо. Смерть дяди, суд, вся эта грязная история с мошенниками — всё позади. Остались лишь воспоминания о человеке, который был ей настоящей семьёй.
Вечером, разбирая дядины вещи, она нашла коробочку со старой запиской, написанной знакомым почерком:
«Валюша! Если читаешь это, значит, меня уже нет. Прости, что не сказал раньше, но перстень я отдал на реставрацию. Хотел забрать его с собой, как память об Ирочке. Ты найдёшь квитанцию в шкатулке. Не держи зла на людей, милая. Они часто ошибаются, но в душе каждого есть что-то хорошее. Ты научила меня этому своей заботой. Твой дядя Коля».
Валентина прижала записку к груди. На следующее утро она отправится в ювелирную мастерскую. Возможно, перстень всё ещё там. Но даже если нет — память о дяде Коле осталась не в украшениях, а в её сердце.
Она закрыла коробочку и поставила на полку. В окно светили звёзды. Где-то там, она была уверена, дядя Коля смотрит на неё и улыбается.
