— Ты что, с ума сошёл?! — Ольга вцепилась в дверной косяк так, будто он был единственным, что удерживало её на ногах. — Какой ещё внук?!
Валерий стоял на пороге с мальчишкой за спиной, прижимая к себе потрёпанный рюкзак. Двадцать пять лет как канули в прошлое. Те же серые глаза, только теперь с сеточкой морщин. Та же манера чесать затылок, когда не знает, что сказать.
— Оля, я понимаю, как это звучит…
— Как это звучит?! — Она захлопнула бы дверь, но мальчик выглянул из-за спины мужчины. Светлые кудри, огромные карие глаза. Точь-в-точь как у её Серёжки в том же возрасте. Рука застыла на ручке. — Господи…
— Это Костя. Ему скоро семь. Мама… мама его умерла три месяца назад. Некому больше…
— А папа где?! — Ольга почувствовала, как в горле встаёт комок. — Неужели и папы нет?!
Валерий помялся, переступил с ноги на ногу. Мальчик прижался к его ноге, словно щенок.
— Оля, я его папа.
Мир качнулся. Ольга схватилась за стену.
— Ты… что?
— Знаю, это шок. Но он мой сын. А значит… твой внук. По крови.
— Дедушка, а тётя нас пустит? — пискнул Костя, выглядывая из-за куртки. — У меня ножки болят.
Ольга почувствовала, как что-то внутри её переворачивается. Не от умиления. От ярости.
— Тётя?! — Она выпрямилась во весь рост. — Тётя, говоришь? Да я тебе бабушка! Хотя какая я тебе бабушка, если про тебя даже не знала!
Валерий поморщился.
— Оля, не при ребёнке…
— А ты обо мне думал, когда у тебя дети появлялись направо и налево?! — Голос сорвался на крик. — Двадцать пять лет! Четверть века ты от меня скрывался! А теперь явился с чужими детьми!
— Не чужими. Он мой сын.
— Мой сын тоже был твоим! — Слёзы подступили к глазам, но она их сдержала. — Только почему-то, когда Серёжа заболел, тебя рядом не было! Когда ему операцию делали, ты где был? Когда он умирал…
— Оля, прошу…
— Когда он умирал, — продолжила она тише, но не менее зло, — я одна в больнице сидела. Одна хоронила. Одна памятник ставила. А ты где был? У этой… у матери вот этого?
Костя заплакал. Тихо, уткнувшись в дедушкину куртку.
— Всё, заставили ребёнка плакать, — Валерий прижал мальчика к себе. — Костенька, не плачь. Сейчас всё уладим.
— Ничего мы не уладим! — Ольга отступила вглубь прихожей. — Ты думаешь, принёс чужого ребёнка, и я должна им заниматься? Ты думаешь, я забыла, как ты бросил меня с больным сыном?
— Я не бросал! Я не знал, что он болен!
— Знал! Ещё как знал! Просто твоя Светка была моложе и веселее! А у меня проблемы да больницы!
Валерий опустил глаза.
— Света умерла. Рак. В сорок два года. Костя остался один.
— И что? — Ольга почувствовала, как злость смешивается с чем-то ещё. С жалостью? С болью? — Что я должна теперь делать? Ребёнка чужого растить?
— Не чужого. Это же твой внук.
— Мой внук в могиле лежит! — крикнула она. — Вместе с моим сыном!
Костя всхлипнул громче. Ольга глянула на него и вдруг замерла. Он поднял на неё глаза — такие же карие, как у Серёжки. С теми же длинными ресницами. С той же ямочкой на подбородке.
— Дедушка, — прошептал мальчик, — а почему тётя на меня кричит? Я что-то плохое сделал?
Ольга отвернулась к окну, стиснув зубы. На подоконнике стояла фотография: она с Серёжкой на даче, ему тогда было лет шесть. Такой же светлый, кудрявый. Такой же доверчивый взгляд.
— Костя голодный, — тихо сказал Валерий. — Мы с утра в дороге. Можно хотя бы чаю дать?
— А отели на что? — не оборачиваясь, бросила Ольга. — Гостиницы, съёмные квартиры?
— Денег нет. Светины долги… — Он замолчал. — Оля, я не знаю, к кому ещё обратиться. У меня никого нет.
— А у меня, значит, есть? — Она обернулась. — Двадцать пять лет одна живу! Одна пенсию получаю, одна кастрюли мою, одна телевизор смотрю! А ты решил — есть у меня кто-то!
Костя сполз по стене на пол, обхватил коленки руками.
— Дедушка, а мы долго тут будем стоять? У меня животик болит.
Ольга глянула на него. Мальчишка был худенький, бледный. Куртчонка висела мешком, ботинки стоптанные.
— Когда он последний раз ел? — спросила она против воли.
— Утром. Булочку в поезде купил.
— Булочку! — Ольга фыркнула. — Растёт ребёнок на булочках! Хорошо же ты, Валера, отцом был!
— Я старался…
— Старался! — Она прошла в кухню, хлопнула дверцей холодильника. — А картошка есть? Суп сварить можно? Или тоже на булочках планировал кормить?
Валерий осторожно зашёл следом, ведя за руку Костю.
— Мам, а можно водички? — пискнул мальчик.
— Мам?! — Ольга обернулась. — Я тебе не мам!
— Бабушка, — поправился Костя, опустив глаза. — Можно водички, бабушка?
Что-то дрогнуло в груди. Она взяла стакан, набрала воды из-под крана. Костя выпил жадно, вытер рот рукавом.
— Спасибо, бабушка.
— Да не бабушка я тебе! — Но голос уже звучал не так зло.
— А кто? — удивился мальчик.
Ольга растерялась. Валерий кашлянул.
— Костя, это бабушка Оля. Мамина мама… то есть… папина мама. Твоя бабушка.
— А где она жила раньше? Почему мы к ней не ездили?
Повисла тишина. Ольга поставила стакан в раковину.
— Потому что дедушка дурак, — сказала она тихо. — Большой дурак.
— Бабушка Оля, а у тебя есть игрушки? — Костя осматривал кухню любопытными глазами.
— Какие игрушки? — Ольга поставила на плиту кастрюлю с водой. — Я же одна живу.
— А раньше были? Когда дядя был маленький?
— Дядя… — Она замерла над плитой. — Откуда он знает про дядю?
Валерий неловко почесал затылок.
— Я рассказывал. Про Серёжу. Что у него был брат…
— Был! — Ольга резко обернулась. — Был, понимаешь? Нет больше никого! И игрушек нет!
Но сказала это как-то не так резко, как хотела. Костя не испугался, только кивнул.
— А можно посмотреть фотографии дяди Серёжи? Дедушка говорил, что мы похожи.
— Нет! — Ольга хлопнула крышкой кастрюли. — Нельзя! Фотографии не для чужих!
— Но я же не чужой, — удивился мальчик. — Я же твой внук.
— Ты не мой внук! — Но голос дрожал. — Ты сын этой… этой Светки!
— Светланы, — тихо поправил Валерий.
— Мне всё равно, как её звали! — Ольга включила конфорку. — Суп сварю, покормлю, и чтобы вас здесь не было! Понятно?
Костя вдруг подошёл к ней, потянул за халат.
— Бабушка Оля, а почему ты злая? Мама говорила, что бабушки добрые.
Ольга посмотрела на него сверху вниз. Мальчишка стоял, задрав голову, совершенно доверчиво. Как Серёжа когда-то.
— Потому что… — Она осеклась. — Потому что дедушка плохой. Бросил меня одну.
— А сейчас не бросит?
— Сейчас… — Ольга глянула на Валерия. — Сейчас ему нужна нянька бесплатная.
— Оля, это несправедливо, — сказал Валерий. — Я не за этим пришёл.
— А за чем? — Она стала резать картошку, слишком быстро, слишком крупно. — За прощением? За тем, чтобы я взяла на себя твои проблемы?
— За тем, чтобы Костя не остался совсем один.
— Детский дом есть! — Нож остановился в воздухе. — Опека есть!
— Мам! — Костя вцепился в её халат. — Не надо меня в детский дом! Я буду хороший! Я буду слушаться!
Ольга замерла. Мальчик дрожал всем телом, уткнувшись ей в живот.
— Я не хочу в детский дом, — всхлипывал он. — Там злые дети. Они меня будут обижать.
— Откуда ты знаешь про детский дом? — прошептала Ольга.
— Тётя Галя говорила. Мамина подруга. Она сказала, что меня туда отдадут, если дедушка не найдёт родственников.
Ольга осторожно опустила руку ему на голову. Волосы мягкие, кудрявые. Как у Серёжки.
— Не плачь, — сказала она неожиданно для самой себя. — Не надо плакать.
— Бабушка Оля, я буду хорошим внуком, — Костя поднял заплаканное лицо. — Правда! Я умею убираться. И посуду мыть. Мама учила.
— Какая посуда в шесть лет? — Ольга нахмурилась. — Ты же маленький ещё.
— Я большой! Мне скоро семь! — Костя гордо выпрямился. — И я умею кашу варить. Мама болела, и я варил.
— Мать болела, а ты кашу варил… — Ольга покачала головой. — Хорошо же вы его воспитывали, Валерка.
— Света старалась…
— Старалась! — Она снова взялась за нож. — Ребёнок в шесть лет сам себя обслуживает, а мать старалась!
Костя вдруг подошёл к плите, встал на цыпочки.
— Хочешь, я помогу? Я умею картошку чистить.
— Нет, — Ольга заслонила его от плиты. — Нож острый. Порежешься.
— Не порежусь. Я аккуратный.
— Сказал, нет!
Мальчик отошёл, но не обиделся. Сел на табурет, стал болтать ногами.
— Бабушка Оля, а ты часто готовишь?
— Каждый день.
— А для кого? Ты же одна живёшь.
Ольга остановилась. Да, для кого? Варит кастрюлю супа, ест три дня одна. Жарит котлету — одну, для себя.
— Для себя, — сказала она тихо.
— А это грустно, — заметил Костя. — Мама говорила, что готовить нужно с любовью. А для себя любовь не такая вкусная.
После ужина Костя заснул на диване, укрывшись старым пледом. Ольга стояла у окна, смотрела на спящего мальчишку. Валерий сидел за столом, крутил в руках пустую чашку.
— Он на него похож, — сказала Ольга тихо. — Очень похож.
— Я знаю. Поэтому и привёз к тебе.
— Думаешь, из-за сходства я сжалюсь? — Она не оборачивалась. — Думаешь, заменит мне сына?
— Не заменит. Но может дать то, чего у тебя нет.
— А что у меня нет? — Голос стал жёстче.
— Семьи.
Ольга резко обернулась.
— Семья у меня была! Ты её разрушил!
— Оля…
— Не Оля! — Она подошла к комоду, выдвинула ящик. — Хочешь знать, как я жила эти двадцать пять лет?
Достала толстую папку с фотографиями, высыпала их на стол.
— Вот моя семья! — Фотографии разлетелись по столешнице. — Серёжа в школе. Серёжа на даче. Серёжа в больнице…
Голос сорвался. Валерий взял одну фотографию — мальчик лет десяти на велосипеде.
— Помню этот день. Ему велосипед на день рождения подарили.
— Ты подарил! — Ольга вырвала фотографию. — За месяц до того, как свалил к своей Светке!
— Я не сваливал…
— Нет? — Она схватила другую фотографию. — А это что? Серёжа в больнице, худой, лысый от химии. Тебя здесь не видно!
— Я не знал, что он болен!
— Знал! Ещё как знал! — Ольга швырнула фотографии на пол. — Я звонила тебе! Умоляла приехать! А ты сказал: «Разбирайся сама, у меня новая семья!»
Валерий опустил голову.
— Я был дураком.
— Дураком?! — Она подошла к нему вплотную. — Ты был подлецом! Собственный сын умирал, а ты с молодухой развлекался!
— Мам, — сонно позвал Костя с дивана. — Что вы кричите?
Ольга замерла. Мальчик сел, протирая глаза.
— Мам, мне страшно. Можно к тебе?
— Я тебе не мам! — крикнула Ольга. — Сколько раз повторять!
Костя заплакал. Тихо, безнадёжно.
— Все меня не хотят, — всхлипывал он. — Сначала мама умерла. Потом тётя Галя сказала, что я ей не нужен. Теперь и бабушка не хочет…
— Хватит! — Ольга присела перед ним на корточки. — Не плачь.
— А почему ты на меня сердишься? Я же ничего плохого не делал.
Ольга посмотрела в его глаза. Такие же карие, доверчивые глаза Серёжки.
— Ты не виноват, — сказала она тихо. — Виноват дедушка.
— А можно я всё равно буду тебя мамой звать? — прошептал Костя. — Я маму очень скучаю.
Что-то оборвалось в груди. Ольга осторожно обняла мальчика.
— Можно, — прошептала она. — Можно, сынок.
Костя прижался к ней крепко-крепко.
— Мам, а ты меня любишь?
Ольга закрыла глаза. В памяти всплыл Серёжа — такой же маленький, такой же доверчивый. Тоже обнимал её вот так, перед сном.
— Люблю, — сказала она и сама удивилась, что это правда. — Люблю, мой хороший.
Валерий тихо встал, стал собирать фотографии с пола.
— Оля, я понимаю, что прощения не заслуживаю…
— Не заслуживаешь, — согласилась она, не отпуская Костю. — Но он ни в чём не виноват.
— Значит, оставишь его?
Ольга долго молчала, гладя мальчика по голове.
— Мам, — сонно пробормотал Костя, — а завтра мы будем вместе завтракать?
— Будем, — сказала Ольга. — Будем, солнышко.
Валерий облегчённо выдохнул.
— Спасибо, Оля. Я…
— Но ты уйдёшь, — сказала она, не поднимая глаз. — Прямо сейчас уйдёшь. И больше не появишься.
— Оля…
— Он мой теперь. Мой внук. А ты… — Она посмотрела на него с такой болью, что он отвёл глаза. — Ты для него умер. Как умер для меня двадцать пять лет назад.
— Но я его отец…
— Отцы детей не бросают, — сказала она твёрдо. — Отцы рядом остаются. А ты дядя. Дальний родственник, который иногда приезжает в гости.
— Оля, будь справедлива…
— Справедлива?! — Она встала, всё ещё держа Костю на руках. — Двадцать пять лет назад ты выбрал. Выбрал её вместо нас. Теперь я выбираю. Выбираю его вместо тебя.
Утром Ольга проснулась от запаха блинов. Она спала на диване, укрыв Костю своим пледом, а сама дремала в кресле. Мальчик копошился на кухне, встав на табурет у плиты.
— Костя! — Она вскочила. — Что ты делаешь?!
— Завтрак готовлю, — гордо ответил он, переворачивая блин. — Как обещал. Я же сказал, что умею.
— Малыш, ты же можешь обжечься!
— Не обожгусь. Смотри, какой красивый получился! — Он показал блин, румяный и ровный. — Мама научила. Сказала, что мужчины должны уметь готовить.
Ольга села рядом, смотрела, как он старательно наливает тесто на сковородку.
— А где дедушка? — спросил Костя.
— Ушёл, — сказала Ольга тихо. — Рано утром ушёл.
— Насовсем?
— Наверное.
Костя кивнул, не расстроившись.
— А мы с тобой останемся?
— Останемся.
— Навсегда?
Ольга обняла его за плечи.
— Навсегда, сынок.
Костя сосredоточенно переворачивал блин, кончик языка высунул от усердия.
— Мам, а можно я буду звать тебя бабушкой? А то привыкну к маме, а ты же бабушка.
— Можно как хочешь, — улыбнулась Ольга. — Как тебе больше нравится.
— Тогда буду бабушкой. Но самой лучшей бабушкой на свете.
— Постараюсь, — пообещала она.
Костя выложил блин на тарелку, взял её обеими руками.
— Держи! Первый блин для самой лучшей бабушки!
Ольга взяла тарелку, посмотрела на блин. Немного подгорел с одной стороны, слегка сырой с другой. Но сделан с такой любовью, с таким старанием…
— Спасибо, внучек, — сказала она, и слёзы подступили к глазам. — Спасибо тебе.
— А ты не плачь, — Костя погладил её по щеке. — Я же не уйду. Я буду с тобой всегда.
— Всегда?
— Всегда. Пока не вырасту. А когда вырасту, всё равно буду приезжать. Каждые выходные.
Ольга засмеялась сквозь слёзы.
— Хорошо. Договорились.
Костя снова взялся за сковородку.
— А сейчас я тебе ещё один блин сделаю. И себе. И будем завтракать вместе. Как настоящая семья.
— Да, — согласилась Ольга, глядя на него с такой нежностью, которой не чувствовала уже много лет. — Как настоящая семья.
Костя что-то напевал под нос, стоя у плиты. В квартире пахло блинами и домом. Впервые за двадцать пять лет — домом.
— Знаешь что, внучек? — сказала Ольга. — А ведь готовить с любовью действительно вкуснее получается.
