— Ты что, спятила совсем?! — Людмила швырнула телефон на диван, глядя на сестру так, будто та предложила ей продать почки. — Я тебе не прислуга какая-то!
Галина Петровна стояла в прихожей с пакетом лекарств в руках, ещё не успев разуться. За окном моросил октябрьский дождик, а в квартире сестры пахло какой-то дорогой парфюмерией и свежей выпечкой.
— Людочка, ну что ты так? — голос её дрожал от усталости. — Мне врач сказал, нельзя тяжести поднимать после операции. А внучка завтра из роддома выписывается…
— А мне что, легче что ли? — Людмила демонстративно поправила новую блузку за три тысячи рублей. — У меня свои дела, между прочим! Маникюр на два часа записана, потом к Ленке на день рождения…
Галина осторожно поставила пакет на пол. Шестьдесят лет, а руки всё ещё трясутся после наркоза. Врач предупреждал — месяц полного покоя, никаких нагрузок. А тут внучка рожает, зять в командировке, помочь некому, кроме сестры.
— Людка, я же не прошу невесть что! — она старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Просто съездить к Оленьке, помочь с ребёнком пару дней…
— Фу, какая ты душная! — сестра закатила глаза и принялась рыться в сумочке, доставая помаду. — Вечно ты со своими проблемами! То больная, то внуков нянчить надо…
— Душная? — Галина почувствовала, как что-то екнуло в груди. — Людмила, я тебе сорок лет помогаю! Когда ты разводилась — кто тебе деньги на адвоката давал? Когда квартиру покупала — кто поручителем был?
— Ой, опять за старое! — Людмила небрежно махнула рукой, будто отгоняя назойливую муху. — Это ж семья! Мы одна кровь, должны друг другу помогать!
— Должны? — голос Галины стал тише, но в нём появились стальные нотки. — А ты мне когда последний раз помогла? Когда я в больнице лежала — ты хоть раз навестила?
— Так ты же сама справляешься всегда! — сестра пожала плечами. — Ты такая сильная, Галка. А я слабенькая, мне тяжело…
Слабенькая. Галина посмотрела на сестру: дорогая стрижка, маникюр с блёстками, новые сапоги. На полочке красовались коробки от очередных покупок — крем за четыре тысячи, духи, какие-то заморские витамины.
— Знаешь что, — она медленно нагнулась за пакетом с лекарствами, — я вдруг поняла кое-что важное.
— Что? — Людмила оторвалась от зеркала.
— Что сорок лет я была дурой.
Тишина повисла в воздухе, как натянутая струна. Людмила моргнула, не сразу понимая, что услышала.
— Ты что несёшь?
— То, что должна была сказать ещё двадцать лет назад, — Галина выпрямилась, и в её глазах появился блеск, которого сестра не видела никогда. — Я устала быть твоей палочкой-выручалочкой.
— Галка, ты что, обиделась что ли? — в голосе Людмилы зазвучала фальшивая заботливость. — Ну прости, я же не хотела…
— Не хотела? — Галина горько усмехнулась. — А когда хотела? Когда ты меня последний раз о здоровье спросила? О том, как я живу на свою нищенскую пенсию?
— Да ты что! Мы же общаемся постоянно!
— Общаемся? — Галина достала из кармана телефон и стала листать сообщения. — Вот твои последние десять звонков: «Галка, одолжи денег», «Галка, посиди с Катькой», «Галка, съезди в аптеку», «Галка, помоги с ремонтом»… И ни разу, ни разу — «Как дела, сестрёнка?»
Людмила открыла рот, но Галина не дала ей вставить слово:
— А знаешь, что я тебе скажу? В роддом к внучке поеду сама. На такси. А ты… ты можешь дальше жить своей прекрасной жизнью.
Она развернулась к двери, но сестра схватила её за рукав:
— Постой! Галь, ну ты чего? Мы же семья!
— Семья? — Галина обернулась, и в её взгляде было столько боли, что Людмила невольно отступила. — Семья — это когда двое заботятся друг о друге. А то, что у нас было — это называется эксплуатация.
Галина уже стояла в дверях, когда Людмила вдруг заговорила совсем другим тоном:
— Постой… Галька, ну правда же, я не такая плохая? — голос дрогнул, и это было так непривычно, что Галина замерла с рукой на ручке двери.
— Помнишь, как в детстве? — продолжала Людмила, опускаясь на диван. — Ты всегда была старшей, умной… Мама говорила: «Галочка во всём поможет, она надёжная». А я привыкла…
— Привыкла, — эхом отозвалась Галина, не оборачиваясь. — Сорок лет привыкала.
Да, она помнила. Помнила, как в восемь лет стирала Людкины платьица, потому что мама работала в две смены. Как в шестнадцать отдала свои накопления на выпускное сестры. Как в двадцать пять взяла кредит, чтобы Людмила смогла купить квартиру после развода.
— А когда у меня мужа не стало, — голос Галины стал тише, — ты знаешь, что ты мне сказала? «Не реви, найдёшь другого». И убежала к подружкам в ресторан отмечать чьи-то именины.
— Я… я не помню, — Людмила теребила бахрому на подушке.
— А я помню. Каждое слово помню, — Галина обернулась. — Помню, как ты смеялась, когда я в больнице лежала. «Подумаешь, полгода без работы, не умрёшь ведь!» А то, что у меня денег на лекарства не было — тебя не волновало.
— Но я же… я тебе помогала иногда!
— Иногда? — Галина достала из сумочки старую записную книжку. — Хочешь, посчитаем? За тридцать лет я тебе дала взаймы четыреста семьдесят тысяч рублей. Вернула ты мне… двадцать.
Людмила побледнела:
— Ты что, записывала?
— А ты думала, я забуду? — в голосе Галины прозвучала горечь. — Я всё помню, Люда. И как ты «забывала» про мой день рождения пять лет подряд. И как отказалась быть крёстной моей внучке, потому что «некогда». И как…
— Хватит! — Людмила вскочила. — Хватит мне тыкать в лицо прошлым! Я же не специально!
— Не специально? — Галина усмехнулась. — Сорок лет «не специально»? Знаешь, что самое страшное? Я только сейчас поняла — ты меня не любишь. Вообще. Для тебя я просто… удобная штука.
Слова повисли в воздухе, тяжёлые, как свинец. Людмила стояла посреди комнаты, растерянная, словно впервые в жизни услышав правду о себе.
— Это неправда…
— Правда, — Галина открыла дверь. — И знаешь что самое смешное? Я до сих пор тебя люблю. Но больше не буду терпеть.
Прошло три дня. Людмила сидела на кухне с холодным кофе и в третий раз перечитывала сообщение от управляющей компании: «Затопили соседей снизу. Срочно нужны деньги на ремонт».
Пятьдесят тысяч рублей. Где их взять?
Телефон молчал. Галина не звонила, не отвечала на сообщения. А у Людмилы впервые за сорок лет не было к кому обратиться.
— Ленка, выручай! — она набрала подругу, с которой вчера отмечала чьи-то именины. — Мне срочно нужно денег занять…
— Ой, Людочка, у меня самой такие проблемы! — в трубке послышался весёлый смех. — Муж кредиты взял, я теперь копейки считаю. Обратись к сестре своей, она же у тебя всегда помогает!
Сестра. Которой она вчера ещё говорила: «Галка всегда всё на себя берёт, удобно же!»
Людмила попробовала позвонить другим знакомым. Результат был один: сочувствие, советы обратиться в банк, и аккуратное перевод разговора на другие темы.
К вечеру она сидела с калькулятором, пытаясь понять, откуда взять деньги. Зарплата — через две недели. Кредитка выбита до предела. Накоплений… а накоплений-то и нет, всё тратилось на красивую жизнь.
Набрала Галинин номер. Гудки. Сброс.
— Алло, это Галина Петровна, — механический голос автоответчика. — Сейчас я не могу ответить. Если это срочно — обратитесь к службам экстренного реагирования.
Людмила хотела оставить сообщение, но осеклась. Что сказать? «Прости, сестра, я дура была»? Или честно: «Мне нужны деньги»?
На следующий день соседка снизу поднялась к ней с претензиями:
— Людмила Петровна, вы когда ремонт делать будете? У меня потолок рухнул в детской!
— Я решаю вопрос, — пробормотала Людмила, не поднимая глаз.
— Решаете? Уже неделю решаете! — женщина наступала. — Мы в суд подавать будем!
Дверь захлопнулась. Людмила осталась одна с проблемой, которую привыкла перекладывать на другие плечи.
Вечером пришло сообщение от Ленки: «Людочка, слышала, у твоей сестры внучка родилась! Как дела у неё после операции?»
Операция. Людмила вдруг с ужасом поняла — она даже не знает, как Галина себя чувствует. Не поинтересовалась, не спросила. В тот день ей было важнее попасть к маникюрше.
Она набрала номер больницы:
— Скажите, как дела у Коротковой Галины Петровны? Я сестра…
— Извините, но информацию мы предоставляем только близким родственникам по документам, — отрезал дежурный врач.
— Да я же говорю — сестра!
— Тогда почему вы за неделю ни разу не приходили? В карте написано: «родственников не имеет».
Людмила медленно опустила трубку. «Родственников не имеет». Галина сказала в больнице, что у неё нет родственников.
И в этот момент она впервые за сорок лет задала себе вопрос: «А что я сделала для сестры? Хоть что-то?»
Ответ пришёл сразу. И он оказался пустым, как её холодильник, в который некому было принести продукты.
Галина сидела в палате, прижимая к груди новорождённую правнучку, когда в дверях появилась растрёпанная Людмила. Лицо у сестры было заплаканное, одежда помятая — такой Галина её не видела лет двадцать.
— Галя… — голос сорвался. — Можно войти?
— Входи, — сухо ответила Галина, не поднимая глаз от ребёнка. — Только тихо, малышка спит.
Людмила подошла, неуверенно остановилась у кровати. В руках у неё был пакет — дешёвые цветы из ларька и коробка детского питания.
— Я… я принесла… — она протянула подарки, но Галина не шевельнулась.
— Зачем пришла, Людка? — голос был ровный, но холодный, как январское утро.
— Хотела… хотела узнать, как ты. И познакомиться с малышкой, — Людмила опустилась на стул рядом с кроватью. — Галь, я звонила в больницу, а там сказали…
— Что у меня нет родственников? — Галина наконец подняла глаза. — А разве это не правда? У меня есть сестра по крови, но родственника… не знаю.
— Не говори так, — Людмила всхлипнула. — Мы же… мы же семья!
— Семья? — Галина качнула малышку, которая начала ворочаться. — А ты знаешь, Люда, что я вчера делала? Ползала на четвереньках, собирала вещи для Оли в роддом. После операции, понимаешь? Потому что больше некому было.
— Почему ты мне не позвонила?
— Зачем? — в голосе Галины прозвучала такая усталость, что Людмила сжалась. — Чтобы услышать, что у тебя маникюр? Или день рождения у Ленки?
Людмила молчала, теребя ручку пакета. Потом вдруг заговорила, глядя в пол:
— У меня труба прорвало. Затопила соседей. Нужно пятьдесят тысяч на ремонт.
— И? — Галина покачала девочку, которая начала сопеть.
— И я не знаю, где их взять, — голос стал совсем тихим. — Никто не хочет помогать. Говорят — обратись к сестре.
— Ах вот оно что, — Галина горько усмехнулась. — Значит, пришла не проведать больную сестру, не познакомиться с правнучкой. Пришла за деньгами.
— Нет! — Людмила вскочила со стула. — Не за деньгами! Я пришла, потому что… потому что поняла…
— Что поняла?
— Что я дрянь, — слёзы полились ручьём. — Галя, я такая дрянь! Сорок лет я тебя использовала, как… как банкомат какой-то! А ты молчала, терпела…
— Терпела, — согласилась Галина. — Потому что любила. И думала, что ты тоже меня любишь.
— Я люблю! — Людмила упала на колени рядом с кроватью. — Люблю, но я… я не умею это показывать! Мне всегда было легче взять, чем дать!
— Людка, встань, — Галина вздохнула. — Не надо театра.
— Это не театр! — сестра схватила её за руку. — Галь, я всю неделю думала. Вспоминала, что я для тебя сделала за эти годы. И знаешь что? Ничего. Ничегошеньки! Даже на твой день рождения не приходила!
— Пять лет подряд, — тихо добавила Галина.
— Пять лет подряд, — эхом отозвалась Людмила. — А ты… ты мне квартиру помогла купить. И свадьбу мою оплатила. И когда я болела — сидела ночами…
— Помню.
— А я! А я даже не знала, что у тебя операция была! — Людмила всхлипывала всё громче. — Узнала случайно, от Ленки! Какая же я эгоистка!
Малышка заворочалась, и Галина встала, чтобы переложить её в кроватку. Людмила проводила взглядом каждое движение сестры — осторожное, болезненное.
— Галь, а тебе больно? — спросила она вдруг.
— Больно, — честно ответила Галина. — И не только от операции.
— Прости меня, — Людмила встала с колен, подошла к сестре. — Прости за всё. За эти сорок лет. За то, что была слепой и глухой…
— Людочка, — Галина обернулась, и Людмила увидела в её глазах не злость, а бездонную усталость. — Поздно просить прощения. Я больше не могу.
— Не можешь или не хочешь?
— И то, и другое, — Галина опустилась на кровать. — Понимаешь, я устала быть сильной. Устала всё тащить на себе. Хочу, чтобы кто-то позаботился обо мне.
— Я буду! — Людмила села рядом. — Галя, дай мне шанс! Я изменюсь, честное слово!
— Сколько раз ты это говорила?
— Но теперь по-другому! — в голосе Людмилы появились отчаянные нотки. — Я поняла, что значит остаться одной! Когда у меня проблемы — все отворачиваются. А ты… ты сорок лет была рядом!
Галина молчала, глядя на спящую правнучку. Потом тихо сказала:
— А если я скажу «нет»? Что тогда?
— Тогда я справлюсь сама, — Людмила вытерла глаза. — И больше никогда тебя не потревожу. Но я всё равно буду за тобой ухаживать. Издалека. Буду приносить продукты, убираться, помогать с правнучкой… Не потому что ты просишь, а потому что должна. Потому что сорок лет была дрянью.
— Должна? — Галина посмотрела на сестру внимательно. — А не потому что любишь?
— И потому что люблю тоже, — голос Людмилы дрогнул. — Просто я не знала, как любовь показывать. Думала, любовь — это когда тебя любят, а не когда сам любишь.
Через месяц Галина вернулась домой из больницы. Открыла дверь ключом и замерла на пороге.
Квартира сияла чистотой. В холодильнике стояли кастрюли с борщом и котлетами. На столе — корзина с фруктами и записка: «Галочка, я каждый день буду приходить. Пока не поверишь, что изменилась. Твоя Людка».
— Людка? — позвала Галина, но ответа не было.
На кухне обнаружила ещё одну записку: «Деньги на ремонт соседям заняла в банке под проценты. Сама разбираюсь. Твоя проблема — выздоравливать».
Галина опустилась на диван, перечитывая строчки. Неужели правда?
Вечером Людмила пришла с пакетами продуктов.
— Как дела? Не болит ничего? — она суетилась на кухне, разогревая ужин.
— Людочка, ты что творишь? — Галина наблюдала за сестрой с недоверием.
— Ничего особенного. Забочусь о близком человеке, — Людмила поставила перед ней тарелку с супом. — Ешь, врач сказал — питание важно.
— Ты к врачу ездила?
— Конечно ездила! Узнавала, что можно, что нельзя. Записала всё, — она достала исписанную бумажку. — Никаких тяжестей, покой, витамины…
Галина молча ела суп. Вкусно. По-домашнему.
— А как твои дела? С трубой-то? — спросила наконец.
— Справляюсь, — Людмила мыла посуду. — Взяла кредит. Буду два года выплачивать, но это мои проблемы.
— Два года? — Галина нахмурилась. — Да ты с ума сошла! Проценты же…
— А ты как думала? — сестра обернулась, и в её глазах Галина увидела новое выражение — решимость. — Сорок лет я жила за твой счёт. Пора самой отвечать за поступки.
Прошла неделя. Людмила приходила каждый день: убирала, готовила, просто сидела рядом. Не просила денег, не жаловалась на жизнь. Просто была.
— Людка, — сказала Галина однажды вечером, — а ты серьёзно? Надолго этот спектакль?
— Какой спектакль? — сестра подняла глаза от вязания. — Я учусь быть человеком. В шестьдесят лет, представляешь?
— Тяжело?
— Жутко тяжело, — Людмила улыбнулась. — Оказывается, думать о других — это целая наука. А я сорок лет думала только о себе.
Галина помолчала, потом тихо сказала:
— А знаешь, мне нравится новая Людка.
— Правда? — глаза сестры загорелись.
— Правда. Только не знаю… а вдруг ты опять станешь прежней?
— Не стану, — Людмила отложила вязание и подошла к Галине. — Потому что поняла — без тебя я никто. Пустое место. А с тобой… с тобой я хочу быть лучше.
Они сидели рядом на диване, две седые женщины, которые только в шестьдесят лет учились быть сёстрами по-настоящему.
— Галочка, — Людмила взяла сестру за руку, — а давай я к тебе переезжать не буду. Но буду каждый день приходить. Как работу такую.
— Работу? — Галина усмехнулась.
— Ну да. Работа у меня теперь простая — любить сестру правильно.
Галина сжала её пальцы в ответ.
— Тогда принята. Но предупреждаю — зарплата маленькая.
— А мне не зарплата нужна, — Людмила прижалась щекой к её руке. — Мне прощение нужно.
— Дурочка, — шепнула Галина и погладила сестру по голове, как когда-то в детстве. — Прощение ты уже получила. В тот день, когда на колени встала.
