— Танечка, ну что ты копаешься в этой рухляди как археолог! — Виктор поставил коробку на пол и отмахнулся от пыли. — Мама же всё нам оставила поровну, чего тут думать-то?
— Поровну — это понятно, — Татьяна провела рукой по старому комоду, на котором ещё лежали мамины очки в потёртом футляре. — Только вот что делать с квартирой? Продавать или оставить одному из нас?
— Да какой смысл её держать? — брат присел на табуретку, которая жалобно скрипнула под его весом. — Коммуналка тысяч десять в месяц, а жить здесь всё равно никто не будет. Лучше продать, деньги разделим честно.
Татьяна кивнула, но взгляд её блуждал по комнате, где каждая вещь хранила память. Мамины тапочки у кровати, растение на подоконнике, которое она поливала уже третью неделю по привычке.
— Витя, а помнишь, как мама говорила про антресоль? — она подняла глаза к потолку. — Что там лежат наши детские вещи, фотографии… Может, стоит разобрать?
— Ой, не заставляй меня лазить по этим паутинам! — он поморщился. — У меня спина болит после вчерашнего ремонта. Сама справишься, ты же у нас хозяйственная.
Татьяна взяла стремянку из коридора и подставила к шкафу. Виктор между тем рылся в мамином письменном столе, время от времени что-то бурча себе под нос.
— Слушай, а вот это что? — он поднял небольшую записную книжку в кожаном переплёте. — Мамин дневник, что ли?
— Дневник? — Татьяна обернулась, стоя на стремянке. — Мама никогда не вела дневников. Покажи.
— Да ладно тебе, обычная записная книжка, — Виктор пролистал несколько страниц. — Телефоны какие-то, адреса… Ничего интересного.
Но Татьяна уже забралась на антресоль и начала осторожно двигать коробки. Пыль поднималась облаками, заставляя её чихать. В глубине, за старыми одеялами, её рука нащупала что-то твёрдое.
— Витя, подай мне фонарик из кухни! — крикнула она сверху.
— Да зачем тебе фонарик? Включи свет!
— Здесь лампочка не горит, а мне нужно рассмотреть… — она осеклась, вытащив небольшую картонную папку, перевязанную тесёмкой.
Спустившись вниз, Татьяна положила папку на стол. Тесёмка была жёлтой от времени, а на обложке мамин почерк: «Личное».
— Что это за секреты? — Виктор потянулся к папке, но Татьяна быстро прикрыла её рукой.
— Не знаю пока, — она развязала тесёмку дрожащими пальцами.
Первый документ заставил её замереть. Это было свидетельство о рождении — её собственное. Только в графе «отец» стояло не то имя, которое она знала всю жизнь.
— Таня, ты что там нашла? Чего молчишь? — Виктор встал и заглянул ей через плечо.
Татьяна быстро прикрыла документ ладонью, но было уже поздно. Брат успел прочитать.
— Это что за чушь? — он нахмурился. — Какой-то левый документ. Мама наверняка где-то ошиблась при оформлении.
— Витя, тут ещё есть… — Татьяна вытащила из папки фотографию: мама, совсем молодая, обнимает незнакомого мужчину. На обороте дата — за год до Татьяниного рождения.
— Это точно не папа, — прошептала она.
— Да перестань ты! — Виктор отобрал фотографию. — Просто мамин знакомый. У неё было много друзей до замужества.
Но в папке лежали письма. Много писем от одного и того же человека, адресованных маме. Письма, в которых этот человек писал о своей любви к ней и… к дочери, которую он никогда не увидит.
Татьяна читала, а в горле стоял ком. Всё её детство, все разговоры о папе, все семейные фотографии — всё это было ложью.
— Таня, хватит читать эту ерунду! — Виктор выхватил у неё одно из писем. — Мама была святая женщина, она никогда…
Он не договорил, потому что в письме чёрным по белому стояли слова, которые нельзя было истолковать по-другому.
— Витя, тут дата стоит, — Татьяна тыкала пальцем в письмо. — Смотри сам: «Моя дорогая Клавдия, наша малышка родилась». И число — точь-в-точь мой день рождения!
— Совпадение! — Виктор смял письмо в комок. — Мало ли детей рождается в один день! Ты хочешь опорочить мамину память какими-то бумажками?
— Бумажками? — голос Татьяны сорвался. — Это её собственный почерк на конверте! «Дорогому Михаилу». И адрес обратный — наш, где мы с тобой выросли!
Виктор отвернулся к окну, где за стеклом мелькали голуби. В детстве мама кормила их хлебными крошками каждое утро. Всегда говорила: «Надо заботиться о беззащитных».
— Знаешь что, — он повернулся к сестре, и в его глазах читалось упрямство, — даже если это правда, какая теперь разница? Папа нас воспитал, любил. Он и есть наш настоящий отец.
— Воспитал нас? — Татьяна горько усмехнулась. — Тебя воспитал! А меня он всегда сторонился. Теперь-то я понимаю почему. Помнишь, как он говорил: «Танька не в нашу породу уродилась»?
— Это просто слова! — Виктор замахал руками. — Все родители иногда такое говорят!
— Слова? — Татьяна достала из папки ещё один документ. — А это что? Справка из больницы. Группа крови папы — вторая положительная. Твоя — такая же. А моя — четвёртая отрицательная. Витя, это генетически невозможно!
Брат схватил справку, долго вглядывался в цифры, словно они могли измениться под его взглядом.
— Ошибка в больнице, — пробормотал он. — В те времена часто путали…
— Двадцать лет назад я сама эту справку брала! — Татьяна подошла к окну, прислонилась лбом к прохладному стеклу. — Для санатория нужна была медкарта. Я тогда удивилась, но мама сказала, что бывают исключения…
В комнате повисла тишина. Виктор медленно раскладывал письма на столе, словно пытался сложить из них другую картинку — ту, которая не разрушила бы его мир.
— Таня, — голос его стал тише, — а зачем мама всё это хранила? Если хотела скрыть, выбросила бы давно.
— Может, хотела когда-нибудь рассказать, — Татьяна повернулась к брату. — Или просто не могла выбросить единственное, что связывало её с… с моим настоящим отцом.
— Не смей так говорить! — взорвался Виктор. — У тебя есть отец! Тот, кто ночами сидел с тобой, когда ты болела! Кто учил тебя кататься на велосипеде!
— Сидел-то он сидел, — тихо произнесла Татьяна, — только теперь я понимаю, почему всегда с таким лицом…
— А помнишь, как он подарил мне велосипед на десятилетие? — Виктор сел на мамину кровать, пружины жалобно скрипнули. — Красный такой, блестящий. Сказал: «Сынок, теперь ты совсем взрослый». А тебе что подарил?
Татьяна замолчала. В тот день ей досталась кукла — самая дешёвая из магазина, с облезлой косичкой.
— Ну видишь! — Виктор подскочил. — Он меня любил! Значит, и тебя тоже должен был!
— Витя, ты серьёзно не помнишь? — Татьяна достала из папки детскую фотографию: семья за праздничным столом. Папа обнимает маленького Виктора, а она стоит в стороне, словно случайный гость. — Посмотри на его лицо, когда он на меня смотрит.
Виктор взял фотографию, долго рассматривал. На лице отца действительно читалось что-то вроде натянутой вежливости.
— Может, он просто не умел выражать чувства, — пробормотал брат, но голос его звучал уже не так уверенно.
— Не умел? — Татьяна горько рассмеялась. — С тобой-то он прекрасно умел! Помнишь, как он возил тебя на рыбалку каждые выходные? А когда я просилась — говорил, что это мужское дело.
— Ну так оно и есть мужское дело!
— А когда я поступила в институт? — Татьяна не унималась. — Он даже не поздравил. Сказал маме: «Лучше бы замуж выходила, чем башку забивать».
Виктор встал, начал ходить по комнате, как загнанный зверь. Потом резко остановился у маминого туалетного столика, где всё ещё стояли пузырьки с духами.
— А вот это ты помнишь? — он схватил одну из фотографий в рамочке. На ней мама с двумя детьми на даче. — Как мы все вместе ездили к бабушке Шуре! Семья же была, нормальная семья!
— Была, — согласилась Татьяна. — Только теперь я понимаю, почему мама всегда выглядела такой… натянутой рядом с папой. Словно играла роль.
Виктор швырнул фотографию обратно на столик. Стекло треснуло.
— Хватит! — заорал он. — Хватит копаться в прошлом! Мертвые пусть лежат спокойно!
— Мёртвые? — Татьяна подняла с пола осколок стекла. — А как же тот мужчина? Мой… настоящий отец? Он может быть ещё жив. У меня может быть другая семья, другие родственники…
— Какая ещё семья? — Виктор схватил её за плечи. — Ты что, рехнулась? Семья — это я! Я твой брат! Единственный, кто у тебя остался!
— Брат… — Татьяна освободилась от его рук. — Получается, мы с тобой даже не родные. Только по маме.
— Не родные? — лицо Виктора исказилось. — Да мы с тобой всё детство вместе провели! Я тебя от хулиганов защищал! Когда ты в больнице лежала с аппендицитом, я каждый день приходил!
— Приходил, — кивнула Татьяна, — но помнишь, что говорил? «Скорей бы ты выздоровела, а то дома так скучно одному». Не «я скучаю», а «скучно».
Виктор отшатнулся, словно она его ударила.
— Ты всё переворачиваешь! Всё извращаешь! — он схватился за голову. — Мама была святая! Она не могла!
— Могла, — тихо сказала Татьяна. — Она была живой женщиной. Она любила. И, видимо, вышла замуж не по любви.
— Заткнись! — Виктор ударил кулаком по столу. Мамины очки подпрыгнули в футляре. — Ещё слово скажешь — уйду и больше не вернусь!
— Уходи! — Татьяна встала у разбитой фотографии. — Как всегда! Как только разговор становится неудобным — ты сразу убегаешь!
— Не убегаю, а ухожу от твоего бреда! — Виктор сгрёб письма в охапку. — Вот, смотри, что я с этой макулатурой делаю!
Он направился к окну, распахнул створку. Холодный воздух ворвался в комнату, разметав пыль по углам.
— Витя, стой! — Татьяна бросилась к нему, но он уже выбросил половину писем.
— Пусть летят! — он размахивал руками, как сумасшедший. — Мама была хорошей женой! Хорошей матерью! И я не позволю какой-то дряни очернить её память!
Листки кружились в воздухе, оседая во дворе между помойными баками. Татьяна смотрела на них и чувствовала, как внутри всё холодеет.
— Ты уничтожил единственное, что связывало меня с настоящим отцом, — прошептала она.
— Твой настоящий отец похоронен на Ваганьковском кладбище! — Виктор захлопнул окно так, что стёкла звякнули. — И если ты ещё раз…
— Погоди, — Татьяна подняла руку. — Ваганьковское? Папа же похоронен на Новодевичьем.
Виктор замер. В глазах мелькнула растерянность.
— Ну… да, конечно, на Новодевичьем. Я оговорился.
— Нет, — Татьяна медленно покачала головой. — Ты не оговорился. Ты сказал правду. На Ваганьковском кладбище похоронен Михаил Петрович Соколов. Тот самый, который писал эти письма.
— Откуда ты знаешь?! — вырвалось у Виктора.
— Значит, ты знал? — Татьяна опустилась на стул. — Всё это время знал и молчал?
Виктор отвернулся к стене, где висела мамина вышивка — домик с садом и надписью «Дом там, где сердце».
— Мама рассказала мне перед смертью, — пробормотал он. — В больнице. Сказала, что ты имеешь право знать, но… но я решил, что лучше не надо.
— Решил? — голос Татьяны стал металлическим. — Ты решил за меня? Как папа когда-то решал, что мне не нужно ездить на рыбалку?
— Я хотел защитить тебя! — Виктор резко повернулся. — Зачем тебе эта боль? Ты же всё равно его не знала!
— Не знала? — Татьяна встала, подошла к мамину комоду, открыла нижний ящик. Там, под старыми полотенцами, лежала ещё одна папка. — А это что?
В папке были детские рисунки — её рисунки. И на каждом приписка маминой рукой: «Танечке от дяди Миши». Машинки, куклы, книжки — всё, что она считала мамиными подарками.
— Он покупал мне игрушки, — прошептала она. — Всё детство покупал. А мама говорила, что это она дарит.
— Ну и что с того? — Виктор попытался отнять папку, но Татьяна прижала её к груди.
— Что с того? — она рассмеялась, но смех получился надорванным. — Значит, он хотел участвовать в моей жизни! А ты лишил меня этого!
— Лишил? Да он же чужой человек! — Виктор замахал руками. — Папа тебя растил! Кормил, одевал!
— Растил? — Татьяна достала из папки последний документ. Завещание. — Читай.
Виктор взял листок, пробежал глазами. Лицо его стало белым.
— «Квартиру на Тверской завещаю дочери Татьяне», — прочитал он вслух. — «Машину — сыну Виктору». Но… но это невозможно! Я же проверял все документы после маминой смерти!
— Проверял, но не нашёл, — Татьяна забрала завещание. — Потому что мама спрятала его здесь, в антресоли. Наверное, не решалась при жизни отдать.
— Квартиру? — Виктор опустился на стул. — Целую квартиру? На Тверской?
— Трёхкомнатную, — кивнула Татьяна. — Видимо, мой отец был не бедным человеком.
— Не твой! — взорвался Виктор. — Никакой он тебе не отец! Просто… просто мамин любовник! Вот кто он такой!
— Любовник, который всю жизнь заботился о чужом ребёнке, — тихо сказала Татьяна. — В отличие от того, кого ты называешь папой.
— Заткнись! — Виктор вскочил, схватил завещание. — Это фальшивка! Я не позволю тебе опорочить нашу семью ради денег!
Он рванул документ пополам.
— Витя! — Татьяна кинулась к нему, но было поздно.
— Никто ничего не узнает! — он рвал завещание на клочки. — Никто не поверит твоим сказкам! Мама была святая! Святая!
Клочки бумаги падали на пол, как снег. Татьяна стояла посреди комнаты и смотрела на обрывки своего прошлого.
— Ты знаешь, Витя, — сказала она очень тихо, — теперь я понимаю, в кого ты уродился. Точно в папу. Он тоже не выносил правды.
Виктор стоял среди обрывков бумаги, тяжело дыша. Руки у него тряслись.
— Теперь доволен? — Татьяна присела, начала собирать клочки завещания. — Уничтожил последнее доказательство.
— Я защитил нашу семью! — он прошёл к двери. — И вообще, мне пора. Жена ждёт.
— Конечно, беги, — Татьяна не поднимала головы. — Как всегда, когда становится трудно.
— Слушай, а что теперь с квартирой делать будем? — Виктор остановился на пороге. — Всё-таки решить надо.
Татьяна медленно встала, в руках у неё были обрывки завещания.
— Забирай себе, — сказала она. — Мне здесь делать нечего.
— Как это забирай? — Виктор нахмурился. — А твоя доля?
— Моя доля? — Татьяна горько усмехнулась. — Витя, у меня здесь никогда ничего не было. Я просто этого не понимала.
Она прошла к окну, посмотрела во двор. Там дворник уже подметал листки писем, сгребая их в кучу.
— Знаешь, что я сделаю? — она повернулась к брату. — Найду его могилу. Михаила Петровича. Принесу цветы. Скажу «спасибо» за те игрушки.
— Ты что, совсем рехнулась? — Виктор побледнел. — Люди увидят, подумают…
— А мне плевать, что подумают, — Татьяна взяла с комода мамины очки, сунула в карман. — Я сорок лет жила в чужой сказке. Хватит.
— Таня, ну зачем ты так? — голос Виктора стал умоляющим. — Давай просто забудем. Как будто ничего не было. Будем встречаться, как раньше…
— Как раньше? — Татьяна подошла к нему вплотную. — Ты хочешь, чтобы я делала вид, будто не знаю правды? Чтобы молчала и улыбалась?
— Ну да! Зачем ворошить прошлое?
— Затем, что это МОЁ прошлое! — крикнула она. — И я имею право его знать!
Виктор попятился к двери.
— Значит, всё? — спросил он тихо. — Ты выбираешь какого-то покойника вместо живого брата?
— Я выбираю правду вместо лжи, — ответила Татьяна. — А ты выбираешь иллюзии. Каждый своё.
— Хорошо, — Виктор кивнул. — Значит, я больше не твой брат.
— Ты и не был им, — она подошла к столу, взяла одну из уцелевших фотографий — ту, где мама молодая. — По крайней мере, не в том смысле, как я думала.
Виктор постоял ещё немного, потом резко развернулся и ушёл. Дверь захлопнулась с глухим звуком.
Татьяна осталась одна в опустевшей квартире. Села в мамино кресло, достала из кармана очки, надела их. Мир стал чётче, но не яснее.
Через окно она видела, как Виктор идёт через двор, обходя кучу бумажного мусора. Не оглядывается.
— Ну вот, мама, — прошептала она в пустоту. — Теперь я знаю, почему ты не решалась рассказать. Правда оказалась дороже семьи.
За окном начинал накрапывать дождь. Первые капли стучали по стеклу, словно пытались что-то сказать.
Татьяна встала, прошла к антресоли, достала старый телефонный справочник. Нашла кладбища. Ваганьковское.
— Михаил Петрович Соколов, — произнесла она вслух. — Пора познакомиться с отцом.
